Бабка мне говорит – успокой себя, упокой
все бедовые-беды. На кой тебе, ну на кой
рвать сердечко да душу терзать, та и так грешна.
Ну-ка глянь-ка на небушко, видишь, луна полна.
Как на убыль пойдет, нашепчу тебе на свечу.
Станешь в ночь зажигать и увидишь – касатик чужд
и не нужен, такой-растакой, он тебе вовек.
И узришь, как он дурен собой, как лицом поблек.

Я на бабку смотрю и не знаю, как ей сказать,
что он именно тот. Ведь припомнит – твоя-то мать,
тоже выла белугой, когда на сносях была
да умом своим тронулась, вспомни, как ты росла.
…Как сорняк в чистом поле, ненужная никому.
Уж с тебя, моя ягодка, морок дурной сниму,
будет по ветру пущен да ветром шальным отпет.

Я на бабку смотрю, ей давно двести лет в обед,
а она всё щебечет да сказками говорит.
Даже хочется бахнуть самбуку и закурить.
Иногда, как накатит всё бросить, уйдя в отрыв,
запалив зажигалкой, к чертям, родовой архив.
Только жалко её, будет ждать и не спать всю ночь.
Не дай Бог, если что-то и я не смогу помочь.
…За окном двадцать первый, а ей всё дурман-трава,
шаль мне вяжет и шёпот вплетается в кружева.

/07.01.22/