Когда на настенных часах не осталось для времени места,
А кукушка не щёлкает клювом только из женской мести, 
Понимая, что криком своим она не зовёт на помощь,
Потому что некого.
Ты наливаешь двойную полночь
С кусочками льда, холодного, как эстонка,
И глядишь на Париж, по-осеннему грязный и сонный.
(Увидеть Париж и можно сдыхать, поди-ка…
Хотя, эта традиция выглядит несколько дикой)
Кафе закрывается где-то в начале второго,
Но, если сидят клиенты, на время не смотрят сурово: 
Клиент завсегда прав. А клиент с деньгами — правее.
«Железная леди» Парижа выглядит словно поломанный веер
В прожекторах рентгеновского давления света.
Осенний ночной Париж летит над тобой как ветер,
Как фанера уличных шансонье, орущих голосом Азнавура.
Молчит лишь кукушка в часах — жестяная французская дура.
Ты наливаешь двойную полночь повторно. Это модно и пьяно.
Всё вокруг закачалось. «Железная леди» — и та не стоит прямо.
Да ну её к бесам. Хочется сдвинуть время хоть на мгновенье.
И тут за соседним столом — музыкой — трёп по фене,
А кукушка с испуга пускается в длинные причитания.
Думаешь, Господи, я пережил немалое испытание — 
Я видел Париж. Я видел чрево Парижа — 
Знаменитый Монмартр показался ужасной грыжей,
И каштаны Парижа осенью безнадёжны,
А из всех напитков лишь полночь тут пить и можно...