Не надейтеся на князи, на сыны человеческия, в нихже несть спасения.

Псалом 145:3

Появляется проходимец,
и народ кричит: Аве, Цезарь,
и приносит ему в жертву кроткого Бога,
чья вина - только в том,
что Он слишком похож на человека.

А я затыкаю уши,
чтобы не слышать ликующей лжи
и не заразиться их прагматизмом.

Я опускаю глаза перед палачами,
чтобы не быть судимым
за сходство моё с человеком.

Я отворачиваюсь от распятия,
так как любовь в глазах Бога -
крест для моей трусливой души.

Я ухожу в лес
и прошу у деревьев защиты.

Мне остались только деревья.
У них есть родина,
а у меня её отняли,
вырвали с корнем
из моего беззащитного сердца,
оставив пустырь,
изъеденный кротами фобий.

Я опустел,
и только страх леденящим ветром
бьётся о соляные столпы,
когда-то бывшие нежными чувствами.

Я боюсь людей.
Каждый из них может крикнуть:
«Аве Цезарь!»
Я боюсь даже молчать,
не то что призывать их вернуть земле небо.
Я боюсь, что меня убьют вместо Бога
или Бога распнут
вместо меня.

Но я не хочу быть ни запуганным,
ни подданным, ни распятым.
Я хочу, чтобы из семени моего сердца
проклюнулась новая родина,
вырос лес,
не боящийся ни жестокости, ни лукавства.
И пусть туда приходят изгнанные из толпы
в поисках грибов и ягод,
утешения и сладких мыслей.

Если мне запрещают быть похожим на человека,
я должен стать землёю,
соединённой с небом стволами деревьев,
я должен быть Эдемом,
если не для многих,
то хотя бы для одного,
в крайнем случае - для себя.

И тогда пусть меня побивают камнями,
распинают,
жгут,
расстреливают,
гноят в темнице -
я буду уже не с ними,
не таким, как они,
я стану райским садовником,
и сам Всевышний,
наклонившись над моим цветником,
будет орошать его
животворящими слезами.