Ты пропадаешь из памяти, как пропадает платформа 
Жмущего горизонт провинциального города Шуя.
Сожаление столь ничтожно, а радость настолько спорна,
Что об этом событии не напишу я.

Еду в столицу. Колёса считают стыки, я — столбы верстовые.
Не паровоз Черепановых, но... чудище о’бло, озо’рно, с тризе́вной и Ла́ей: *
Многие пассажиры для храбрости, едва разместившись, пили,
Выходили в тамбур — курить, — оттуда едва выползали,
А теперь — спят, высунув ноги в проходы — 
Грязные брутто, такие же грязные пятипалые нетто,
Порождая в моём сознании образ могучего человека и парохода.

Ночниковые лампы горят, даря по пол-свечки света,
Я же из тамбура, двери открыв, смотрю, в дальние дали,
Там, где столбы отсчитанные перспективой свалены в кучи
Так далеко, что кажется — хватит Земли едва ли.
Проводница своей добротой моё одиночество мучает — 
Предлагает чай в дребезжащем о жесть стакане
Лишь за то, чтобы голову не совал столь далеко наружу,
Потому что старший по поезду носит за пазухой камень,
А ей, проводнице, скандал за меня ни за чем не нужен.
Ей не понять, что ты… Ну вот, не о том подумал…
Чай обжигающий — крепок и в меру сладок,
Машинист оглушающим звуком в свисток паровозный дует,
Словно рад, что ненужное скрылось в тумане сзади.
Возвращаюсь на место плацкарты, сажусь, погружаюсь в дремоту — 
Огоньки ночников — словно блики на речке Тезе...

Я не знаю тебя, просто выдумал для чего-то,
Да и в Шую ни разу в жизни своей не ездил...
.

* часть оригинальной строки из поэмы Василия Тредиаковского «Телемахиада»