ъбѣлх — совсем зачерствел в амбарах твоей души.
И тёртые пеликаны на нём обломали зубы.
Ты негодуешь, но шум твой, взлетая, рождает «пшик» —
Что толку орать: «Оборотно его пиши!
Ты же не чёртов скиф, доисторически грубый».

Нет, дорогая, писать это слово буду, как писал его дед:
Я чувствую корни, я верю в «еры» и «яти»;
Моё написание — это отнюдь не вилами по воде,
Где плавают гроздья одилий и всяких прочих одетт,
Плетущих так же, как ты, макраме проклятий.

Ты просто не знаешь: мы в королевстве кривых зеркал —
Ты смотришь в газеты, а видишь райские кущи.
Понимаешь, ведь там, где сердце, левая наша рука —
Я её обнаружил, потому что упрямо искал,
А ты отыщи-ка левую в своих праворастущих...

Посмотри: в зеркалах отражается надпись «хлеб» —
Духи предков смеются, понимая подмену слова.
Даже небо гадает, что лежит у нас на столе,
А я… Я давно беззуб, беспричинно глух, безнадёжно слеп
От еды в совдеповских хлебосольных столовых.

Напиши перед зеркалом «ъбѣлх».Ты чуешь его аромат?
Нет, кривым зеркалам не под силу память порушить.
Зеркала отражают твой взгляд: ты сочтёшь, что сошёл я с ума.
Что же, пускай. Зеркала — для многих тюрьма,
Но памятью предков ъбѣлх сохранил мне душу.