Кирилл не знал, любит ли он свою мать. Во всяком случае, само имя её – Алёна – звучало для него не слишком приятно. Причину своего отношения к имени он не понимал – даже не пытался анализировать. Однокурсниц-Алён просто обходил стороной, да и дело с концом. Ну, не нравится имя, да мало ли что кому не нравится...

Утренние разговоры с матерью были вязкими, как тарелка каши. Да, именно так: густая манная каша с комками, пыточная детская еда…

– Во сколько сегодня вернёшься? – спросила мать за завтраком – участливо, ласково. Рука её сама собой потянулась к сыну – поправить воротничок, снять с локтя невидимую пылинку, ободрать катышки на свитере...

Потянулась – и моментально отдёрнулась, как лапка лягушки, опущенная в кислоту беспощадным студентом-биологом. Мать боялась скандалов, и Кирилл об этом знал. Лет с пятнадцати он не позволял к себе прикасаться – прекрасно понимая, что сильно обижает мать.

– Вернусь в шесть с копейками, – сухо сказал он, большим глотком допил кофе и ушёл собираться в институт.

– Поешь там обязательно горяченького. Денежка на обед нужна? Позвони мне, как назад поедешь. – Алёна, стесняясь, сунула сыну в руку свёрнутую пятисотку.

– Зачем я должен звонить?

– Я сегодня выходная, так я к тёть Мане зайду, надо бы ей по хозяйству помочь. Супчик сварю, погуляем с ней. А ты, как назад поедешь, позвони, я сразу домой приду, покушать тебе согрею…

"Как же, как же, нашла дурака звонить, можно подумать, я без супчика пропаду, – думал Кирилл, – я лучше один посижу дома, в тишине и покое".

...В детстве Кирилл думал, что у матери есть тот самый горшочек из сказки, которому достаточно сказать: "Горшочек, вари!" Происходить могло что угодно – от пожара до потопа, но утренняя каша всегда была готова к восьми ноль-ноль.

Матери было невозможно объяснить, что он такое не ест. Не выносит. Ненавидит. Каша – нечто, застревающее в горле горячим комом. То, что отбивает желание просыпаться и подниматься с кровати…

– Ешь, ешь, зайка, это очень полезно, – терпеливо повторяла Алёна, – хоть несколько ложечек. А то гастрит получишь, будешь потом по больницам бегать и зонд глотать! У меня был гастрит, я хочу, чтобы хоть ты был здоров...

Зайка?! Полезно?! Какой ещё гастрит?

Кирилл злился и говорил:

– Вот потому отец тебя и бросил: ты зануда.

Мать не возражала, не пыталась оправдываться. Вздыхала:

– Да...

И смотрела растерянно, беспомощно. Не знала, что сказать в свое оправдание, как защититься от мужской грубости.

В такие моменты Кирилл хорошо понимал отца, выбившего матери перед уходом из семьи пару боковых зубов – та случайно обнаружила в телефоне его переписку с любовницей. Обнаружила – и заплакала. Просто сидела и тихо лила слёзы, ничего не предпринимая, не затевая разборок. А отец подошёл, начал орать и трясти её за плечи. Мать плакала всё тише и безутешнее. Раскачивалась, закрыв глаза. Маленький Кирилл наблюдал это из своего уголка, где перед этим с увлечением строил железную дорогу.

Вот как тут отцу было не ударить, а?

Такую клушу можно только пинать. Нет, не потому, что монстр, а просто ради того, чтобы встряхнуть, оживить... Сделать человеком.

В детстве Кирилл отца ненавидел, жалел мать. Но как только подрос – всё понял.
Дело не в отце. Ни один нормальный мужчина не будет терпеть рядом с собой столь жалкое создание. Цель жизни этой женщины – всем угодить, подо всех подстроиться... Разве можно уважать и любить подобное существо? Да её и человеком-то не назовешь... Собачонка, вечно дрожащая, готовая пресмыкаться и вилять хвостом каждому, кто построже прикрикнет.

…Жить с матерью не хотелось. Как только Кирилл закончил институт – сразу устроился работать и снял квартиру. Но полностью избавиться от её навязчивой заботы, увы, не удалось: мать приезжала дважды в неделю, привозила контейнеры с домашней едой, наполняла холодильник продуктами, стирала бельё, мыла пол... Занималась хозяйством – как бы извиняясь за свое присутствие в жизни сына, радуясь, что ей пока что позволяют всё это делать.

…Ей непременно нужно было о ком-то заботиться. Как только Кирилл съехал в отдельное жильё, она натаскала в свою квартиру каких-то лишайных котят с помойки, на застекленном балконе поселила голубя со сломанным крылом. Тратила на весь этот зоопарк половину зарплаты. Перестала ездить отдыхать – куда же уедешь, когда всех надо лечить и кормить? Помогала немощным соседкам, выносила горячие обеды бомжам.

Заняться личной жизнью ей в голову не приходило, хотя возраст у нее был вполне ещё подходящий: всего-то сорок четыре. Да и выглядела Алёна всегда хорошо, хотя не прикладывала к этому почти никаких усилий – маленькая собачка до старости щенок. Так, что ли? Иногда её могли принять за ровесницу сына – миниатюрная фигурка, по-детски блестящие глаза...

"Тьфу, – думал Кирилл, – её же матерью называть при однокурсниках стыдно"...

...На третьем курсе у Кирилла завелась девушка, Яна. Полная противоположность Алёне. "Слава тебе, Господи! – думал Кирилл, – хоть в этом повезло".

Яна демонстративно не желала быть клушей. Поесть – это в кафе. Ну, или полуфабрикаты разогреть.

– Я тебе не нянька, – с порога заявила она, впервые появившись в квартире Кирилла, – давай-ка, Кирюх, быстренько сам себе котлеток пожарь, салатик накроши... И мне тоже заодно. Прояви себя джентльменом.

Кирилл возликовал. Вот именно эта женщина ему и нужна! Яркая, смелая, не наседка какая-нибудь…

Он, не желая упустить Яну, перевёлся на заочное отделение, устроился агентом по недвижимости. Быстро пошёл в гору. Взял в ипотеку неплохую двухкомнатную квартирку, женился.

Нынче мать в гости не приходила. Сама не напрашивалась, а Кирилл про неё вспоминал лишь по большим праздникам.

Он знать не знал, что там у неё происходит – не интересовался. Да и правда, что там может измениться? Разве что кошку новую – четвёртую – эта мать-тереза из подвала к себе притащит?

А дела меж тем творились весьма и весьма интересные.

Как-то Кириллу понадобилось забрать из квартиры матери документы – служба безопасности его фирмы почему-то потребовала предоставить свидетельство о рождении.

Кирилл заехал без предупреждения, открыл дверь своим ключом – и обнаружил, что квартира пуста. Ни цветов, ни больных котят. И Алёны, соответственно, тоже нет.

Он в растерянности набрал номер матери – трубку никто не снял. Кирилл вышел из квартиры и нажал на кнопку соседского звонка.

Соседка, Анастасия, открыла – и усмехнулась:

– О! Сынок объявился! Алёну ищешь?

– Ищу. А где она? – за сухостью тона он спрятал внезапную тревогу, кольнувшую сердце крошечным острым кинжальчиком.

– Так уехала. Во Францию.

– Чегооо? Когда это?

– А вот так бывает. Познакомилась с французом в своём благотворительном фонде, а тот ей сразу предложение сделал. С порога! Клювом не щёлкал. И Алёна у нас баба смелая – вещи собрала, котят за неделю пристроила, да и уехала к Николя. Вот и все дела. Пока ещё не поженились, документы собирают. На свадьбу тебя уж позовут, наверное...

Кирилл забрал из квартиры документы и уехал домой в задумчивости. Дома сидела Яна с опухшим, расплывшимся лицом: её ранний токсикоз беременных плавно перерос в токсикоз поздний. Чувствовала она себя плохо – непрерывно хныкала и капризничала. Не сесть, не встать, ни лечь; это не ем, то не выношу...

Кирилл с ужасом наблюдал, как она с каждым днём превращается в жалкое создание, похожее на его мать. Где та яркая девушка, которая так привлекла его в начале знакомства? Куда делись её интересы, увлечения? Яна, героически преодолевая недомогание, вила гнездо, покупала распашонки и ничего не хотела знать о событиях внешнего мира. Даже от перспективы поездки во Францию не очень-то воодушевилась…

Но самое страшное, как оказалось, ждало Кирилла впереди.

…Яна родила благополучно. Сына окрестили Сергеем. Жена была скучна невыносимо – все разговоры о детских проблемах. О подгузниках. Как поел, как поспал, сколько часов орал: классика жанра.

Кирилл старался поменьше бывать дома, бесконечно загружал себя работой. Приходил только ночевать. Но детские страхи рано или поздно всегда настигают нас – от них не спрячешься во взрослую жизнь.

Яна встала рано. Ходила по квартире лохматая, сонная, одетая в безразмерную пижаму – крупные розовые сердечки на серо-голубой фланели… Гремела на кухне посудой, что-то тихо напевала, безнадёжно не попадая в ноты и ритм. Серёжа весело агукал, сидя в детском стульчике.

– А я вам с Серёжей на двоих сварила манную кашку, милый! – заявила жена весело, как только Кирилл появился на кухне, – ты представь, вы с сыном уже можете есть одно и то же!

– Я никогда не ем кашу, я тебя предупреждал! – едва сдерживаясь, чтобы не заорать, прошипел Кирилл, – и сына нечего этой дрянью мучить с младенчества!

Как же его бесила сейчас эта растерянная, извиняющаяся улыбка жены!

– Но это же полезно, Кирюша... – Яна ответила тихо, но упрямо. Она поджала губы, сдвинула брови и добавила с возрастающей убеждённостью:

– Ну-ка ешьте оба, пока не остыло. Это полезно! Зато гастрита у вас никогда не будет...