Когда ты засыпаешь, сны тихонечко подходят и с опаской заглядывают в твоё подсознание. И стоят, переминаясь: «Зайти, не зайти, любопытно – страсть как, но боязно.» Потом просто кидают жребий или посылают самый невинный, практически невесомый сон на разведку. Хорошо, когда находится такой доброволец, ведь как бы он не был аккуратен, ты всё равно ощутишь, пусть слабое, но проникновение, и успеешь подготовиться к дальнейшему. Хуже, если они решают кинуть жребий. Ещё хуже, когда какой-нибудь нетерпеливый кошмар, презрев все правила, ломанётся без очереди, напролом. А потом, не в силах больше сдерживаться, выплеснет всё своё содержимое разом в твоё беззащитное, расслабленное и начнет жадно пролистывать книгу прошедшего дня. Пролистывать торопливо и невнимательно, походя вырывая страницы и вставляя правки по принципу: «Я так вижу.» Такой сон, хоть и производит сильный шоковый эффект, но быстро сходит на нет, превращаясь в сумбур, и быстро забывается. Другое дело, когда кошмар тягучий, неторопливый. Он опытен, терпелив и последователен, как паук и абсолютно безэмоционален. Сначала окутывает тебя мягкой паутиной сомнения, а потом, наматывая слой за слоем, полностью лишает возможности думать. Медленно, но неуклонно выжимает всё разумное, светлое, радостное, оставляя лишь один пульсирующий ужас. Беззвучный. Животный. Необъяснимый. Бывают проходные сны, использующие твою голову, как лавочку на длинном пути. Они обычно не запоминаются, оставляя лишь слабое послевкусие, в зависимости от наполнения. Бывают вязкие, как болото или зыбучий песок. Вроде и не пугающие, но сильно тормозящие сознание. Как будто посланные придержать тебя, чтобы не убежал в мыслях далеко вперёд и дождался. Дождался чего-то стоящего. Многие выскакивают из таких снов, путая их с кошмарами, и тем самым лишая себя возможности разглядеть эту неторопливую суть. Иногда, совершенно неожиданно, заходят откровенные сны. У них свой, отдельный вход. Они не стоят ни в каких очередях. Их появление невозможно предугадать, потому что на них не распространяются никакие правила. Они сами по себе, как кошки или как слегка подвыпившие женщины. Нарядные, накрашенные, но не натанцевавшиеся – предрассветные. Весь мир крутится только вокруг них, и единственный закон этого мира – их желание! Им нельзя, да и абсолютно бессмысленно отказывать в танце. И ты полностью растворяешься в этой магии чувств. Перед такими снами мы беззащитны. Почему-то мне никогда не снится детство. Может, потому, что это не было самым интересным и запоминающемся в моей жизни. Что делать, наверно, я родился взрослым. Очень заполошно, коротко, но пронзительно-ярко снится счастье. Этот нечастый гость, вероятно, боится сжечь крылья моей фантазии, но всё же заглядывает проверить: не заморожены ли они ужасом, не пропитались ли слезами настолько, что не могут взлететь, а может, скручены болью или свалялись от безысходности… По ощущениям это напоминает жаркий ветер, жаркий и ослепляющий – солнечный ветер. Люблю, когда в гости заходят хвастливые сны. Им не терпится мне что-то показать, чем-то похвастаться. Им ничего не надо взамен. Разве что мой восторженный взгляд. Они, как правило, очень красивые, яркие и абсолютно бессмысленные, но именно в них я могу летать. Есть сны, пытающиеся мне что-то сказать, но говорят они обычно весьма странными образами, и на каком-то своём, непонятном мне языке. Ты понимаешь, но по-своему. Иногда они просят помощи, иногда предупреждают. Беспокойные такие, въедливые. Надолго запоминающиеся. Их я помещаю в свой дневник снов. Бывают грустные, весёлые, шаловливые сны… Как попутчики в поезде. Незнакомые, но весьма откровенные, потому что вряд ли когда ещё пересекутся. Или как случайные гости на свадьбе, волею судьбы оказавшиеся за одним столом. Изредка мне снятся люди. Как правило, незнакомые люди. Нечёткие, слегка размытые, как из иной реальности или позабытого сна. Они никогда не говорят, в отличие от знакомых, те снятся чётко и застенчивостью не страдают. Однако я понимаю своих молчаливых гостей. На каком-то ментальном уровне. Они обозначают свои слова еле уловимыми движениями и потоком энергии, чего с лихвой хватает для взаимопонимания. Кривизна взаимопроникновения наших измерений вполне достаточная. Я с ними на одной волне. На уровне, где слова – это лишнее. Интересные такие, близкие, но непостижимые. Но больше всего мне нравятся мерцающие сны. Сюрреалистические. Которые ещё сами себя до конца не придумали. Это неуверенные, постоянно сомневающиеся сны, приходящие скорее за помощью. Как к задушевному другу. Показывая вереницу постоянно меняющихся образов, примеривая их на себя, и как бы советуясь: «Ну как? Мне идёт?» Обычно это миры. Быть может, ещё не рождённые, или кем-то недодуманные. Они доверчивы и пугливы и поэтому нестабильны. Мерцающие искорки неоформленных фантазий. Их чувствуешь, но до конца не видишь. Иногда появляется стойкая картинка, как оазис в пустыне, и ты начинаешь думать, что же там дальше, и пытаешься разглядеть, но всё очень нечётко, размыто, обрывисто. Возможно, это значит, что сон проникся твоими мыслями и закрепил частичку тебя в себе. Они всегда коротки. Всегда сумбурны. Всегда под самое утро. Последними. И никогда не возвращаются. После таких снов остаётся уверенность, что где-то теперь живут твои мысли. Пусть во сне. Пусть не в реальности, но живут.