И с тех пор у меня в животе поселился страх. Беспокойный такой, непоседливый. Явно немолодой. Не сиделось ему на одном месте, не моглось, не лежалось. То с одной стороны зайдёт, то с другой. Да не просто посмотрит, а палкой своей корявой потыкает. И бормочет чего-то, бормочет раздражённо. Иной раз вообще до поясницы доползёт и тыкает, тыкает, будто путь нащупать пытается. То вдруг подуспокоится немного, уляжется, так нет чтоб задремать, ворочаться начинает, а борода-то колючая.
С каких с тех пор, спросишь? Да как проснулся среди ночи от боли. Поначалу решил, что лёг неудачно и что-то там защемил. И не хворый вроде днём был, и уснул сладко. Но это было только начало. Боль стремительно нарастала. Незнакомая боль. Чужеродная. Как будто что-то пыталось взорвать меня изнутри. Первой мыслью было: "За что?" Не "почему?", а именно: "За что?" Я воспринял это как кару. Подсознательно. Инстинктивно. Наверно, так работает встроенное правосудие, от которого не убежать.
Обычно я заговариваю боль, но знакомую, конечную, с которой могу говорить на одном языке. Только не в этот раз. В ту ночь ко мне пришла совсем незнакомая боль, её речь не была похожа ни на одну, с которыми пришлось говорить раньше. Абсолютно чуждый язык. Пугающе чуждый. Я, конечно, продолжал шептать на всех знакомых мне наречиях, даже напевать, но тщетно. Были короткие перерывы, как будто она прислушивалась, но ненадолго. И даже напор не уменьшала. Сильная, дикая, необузданная. Не признающая никаких авторитетов. Берущая всё, что приглянулось нахрапом. Я даже стонал, а это, как ты знаешь, максимальное, что я себе позволяю в присутствие боли.
Так вот к вопросу "За что?" Я даже не пытался понять причину. Все пять часов острой фазы были посвящены единственно противостоянию. Много чего приходило в голову, но я почему-то был уверен, что она уйдёт следом за ночью. И она ушла. Непобеждённая, явно недовольная ничьей, с твердым намерением взять реванш. Ушла, но оставила страх. Наверное, и к нему я скоро привыкну, как и ко всему остальному, что мешает мне жить. Классифицирую и запрячу на дальнюю полку памяти. Дальнюю, тёмную и пыльную, к другим страхам. Это как смотреть на что-то пронзительное расфокусированным взглядом - теряется острота. Так же и с болью. Теперь мы знакомы и, быть может, в следующий раз я смогу найти с ней общий язык, и заговорю её. Возможно. Если успею.