«Но губы-то есть!» - говорила мне Мася, когда я, только что вылезший из канавы, весь в глине, и уставший, как чёрт, пытался отстраниться от её поцелуя. Никогда не получалось.
Она залезала ко мне на колени и, плевать, что в чистом на грязное, брала моё лицо в ладошки, и целовала. «Мои, мои, мои…» И вся лучилась любовью и нежностью. Я очень хорошо помню тот момент, когда мне первый раз в жизни захотелось целоваться. Жутко захотелось, до сведения губ.
Мне было лет тринадцать, может чуть меньше, я лежал на родительской кровати, потому что только в их комнату заходило солнце, и читал «Маскарад» Лермонтова. Я вообще в детстве обожал читать. Приходя со школы, я быстренько ел и нёсся в родительскую спальню с выбранным наугад томиком из буфета. У меня была всего пара часов солнечного времени, чтобы насладиться книгой. Мне нравилось читать в лучах солнца, одновременно впитывая его тепло и мысли писателя. В тот раз был «Маскарад». Я не очень люблю книги про тот период времени, ну не вызывают у меня сочувствия страдания богатых вельмож. Однако делать было нечего, ведь я уже так удобненько обустроился на животе в лучах заходящего солнца. Да и книжка была старинная, тяжёлая, с трудом вытащилась из заднего ряда и ставить обратно означало бы упустить приличный кусок солнца. Делать нечего, лениво вчитываюсь: скука, скука, тоскаааа и вдруг настолько яркое и пронзительное описание поцелуя, что я ощутил физическую боль от невозможности тотчас же поцеловать кого-то.
Этот момент запомнился мне на всю жизнь. Те строки стали для меня откровением. Не какие-нибудь картинки с красивыми девушками в журналах, не визуальное, а слова, впечатавшиеся прямо в сердце. С тех пор я никогда не отказывал себе в поцелуях. И плевать, что подумают люди. Для меня это всегда было, есть и будет важнейшим атрибутом любви. Целуйтесь господа! Целуйтесь, пока можете. Пока горите. Целуйтесь вопреки всему. До боли, до истомы, до потери ориентации в пространстве. До самой смерти. И помните, что не существует никаких препятствий для поцелуя, пока любящий вас человек шепчет на ушко: «Но губы-то есть!»