Антонина Матвеевна смотрела через грязное стекло на улицу. Город за окном тоже казался немытым, с кучами серого снега вдоль обочин дорог.
- Ты бы помыла окна, - просила Антонина Матвеевна соседку Свету.
- Помою, как потеплеет, - соглашалась женщина.
- На улицу хочется, - вздыхала Антонина Матвеевна. Но Света уже сварила геркулесовую кашу, торопилась на работу.
- Завтракай, Матвеевна, вечером зайду, - и щелкнул замок в двери.
Непонятно, услышала про улицу или нет. У Светы был избирательный слух, что-то слышала, что-то пропускала. Книги, например, перекладывала с верхней полки шкафа на нижнюю, чтобы Матвеевна могла подъехать на кресле-коляске, открыть дверцу, выбрать по желанию и почитать. Антонина Матвеевна пробегала глазами корешки книг, ни на чем не задерживаясь. Русская классика. Зарубежная классика. Все читаное-перечитанное, любимое, но сейчас душа просит иного. «Я зеленую книгу читаю…» - всплыли в памяти чьи-то строчки. Даже школа, в которой Антонина Матвеевна проработала всю жизнь, вспоминается уроками на природе. Сажали цветы на школьном участке, окапывали деревья весной, красили побелкой стволы. Объясняла ученикам: от вредителей. Сама не особенно хорошо понимала, интереснее всего было преподавать детям чтение, познания в ботанике были скудные. Вспомнила, как ходила со своими первоклашками «в поход» в совхоз Степана Разина. Остановились на привал в березовой рощице, расстелили пледы на траве, достали термосы и бутерброды. Кажется, это был летний лагерь. Дети спрашивали названия растений, учительница толком ничего не назвала. Плели с девочками венки. Солнце, сладковатый запах трав, шмель жужжит, присаживаясь на кашку. Жаворонок в небе. Вспомнилась девочка в ночнушке на крыльце деревенского дома. Дети над ней смеялись, девочка смутилась, убежала в дом. Сейчас Антонина Матвеевна вспоминала, как девочка потягивается на залитом солнцем крыльце. Благодать. Именно это слово подсказывает память.
Матвеевна примирилась с инвалидным креслом, зависимостью от соседки, которой завещала квартиру в обмен на помощь по хозяйству. Светлана делала необходимое, хотя и не совсем отвечающее запросам подопечной. Антонина Матвеевна просила вызвать мастера, чтобы расширил дверной проем на кухню на ширину коляски, хотелось самой готовить себе завтрак. Однако Света возражала. Матвеевна не перечила. Кому она нужна со своей малогабаритной однушкой? Хорошо, что рядом Светлана, ее царь и бог. Матвеевне своих детей Бог не дал, но послал ангела Свету. Принести продукты, приготовить обед, прибраться, помочь искупаться. Большая нагрузка, неподъемная. Зачем просить лишнее? Фиалку, например, пересадить. Цветок выпирал корнями из горшка, требовал простора. Матвеевна заикнулась было о фиалке, но соседка не услышала. «Тесно, - кивала Антонина Матвеевна цветку, - что ж поделать, потерпи.» Она беседовала с фиалкой, и та терпела, не переставала цвести, радовала хозяйку.

Однажды в дверь позвонили, и Матвеевна открыла незнакомым людям. Светлана предупреждала, чтобы не отвечала на телефон и не подходила к двери. Но любопытно было, кому она понадобилась, давно уже никто не звонил и не приходил, кроме соседки. И полилась задушевная беседа за чаем, и началась у Матвеевны тайная от Светланы, а потому еще более сладкая жизнь. Сначала пересадили фиалку, а потом словно по взмаху волшебной палочки Антонина Матвеевна оказалась на берегу Волги, завороженно смотрела, как треснул и поплыл по реке лед. Как пробивается первая травка, горланят пьяные от весеннего солнца воробьи.

Во дворе дома Матвеевна задержалась, полюбовалась на ворону с одним крылом на березе. Жильцы дома устроили под деревом птичью столовую, всю зиму сыпали семечки и кусочки хлеба на снег. Слетались голуби, воробьи, синицы. Ворона тоже спускалась на землю, осторожно прыгая с ветки на ветку, принимала участие в общей трапезе. Продержалась зиму, значит, поживет еще.
- И я поживу, - усмехнулась Антонина Матвеевна, подписывая новое завещание. – Ничего, поживу еще.
Провела рукой по стволу березы. «Я зеленую книгу читаю…» Как хорошо, как верно сказано. Кто же это сказал?..