Наверно, кому-то покажется странным, но я всегда любил старые заброшенные дома с пыльными, иногда хранящими немало тайн, чердаками. Найти подобные в наше время не так просто, а расположены они чаще в тупиках или на окраинах небольших городишек.
Сносить их не торопятся – вот и топорщатся развалюшки, посматривая не совсем ослепшими глазами, на уютные, заросшие золотарником и сиренью, провинциальные улочки.

Если бы дома умели говорить, они рассказали бы нам многое. Но, увы…
Вот и он, очередной немой беспризорник, не ведал ещё о том куда приведут меня сегодняшние скудные находки, таящиеся под его дряхлой крышей. В этот раз я не нашёл ничего интересного, кроме фотографии, выпавшей из пожелтевшей книги. Люблю погружение в иное время – это наводит на размышления. Другая обстановка, иные, совсем не похожие на сегодняшние, лица…

Скупой солнечный свет пробивался через грязное слуховое оконце, не давая в полной мере разглядеть девушку с фотографии, и я поспешил к выходу.
Ниточки разорванной липкой паутины свисали над головой. Я наклонился, чтобы в очередной раз не задеть головой балку, и тут же замер от неожиданности.
У выхода на лестницу лежала чёрная бархатная кошка - именно такая была в моём далёком прошлом. Я окликнул её, сделав несколько шагов, но она не шелохнулась. Потом лениво встала и, оглянувшись на меня, исчезла в проёме. Я не любитель мистики, но всё это казалось очень странным…

Ступая с покосившегося крыльца в заросли цветущей сныти, я осмотрелся, но кошки уже нигде не было. Душистый запах сныти напомнил о далёких девяностых. В те времена в салаты шла не только сныть. Листья одуванчика, подорожника, мяты – всё это вперемешку с огурчиком сдабривалось сметаной и уходило за милую душу. А щи из крапивы… А ушица и рыбные котлетки из выловленных в пруду костлявых карасей, которые умудрялась готовить тогда наша мама.
И, конечно… именно чёрная кошка уплетала тогда оставшуюся мелочёвку. Не переставая думать о ней, я присел на стоящую рядом скамейку и стал разглядывать свои находки. Книга «Наставления и пророчества преподобного Серафима Саровского» не представляла особого интереса. А вот девушка с фотографии казалась мне удивительно знакомой и притягивала мой взгляд снова и снова.
Продолжая оглядывать окрестности, я сунул находки в рюкзак и поспешил на электричку.

Мысли о девушке не покидали и в пути. Дурацкая привычка – не могу успокоиться, пока не вспомню. Мерный стук колёс убаюкивал, но размышления не оставляли меня.
Пытаясь отвлечься, я достал книгу и на случайно открывшейся странице прочитал: «…если кто внешне всё это исполняет, не достигая благодатных результатов, хотя бы был и монах, тот — «черная головешка», из коей уже не может произрасти живого дерева...»
Вот это да! Это по-нашему… Сколько же у нас головешек – думалось мне… Заинтересовавшись, я продолжил чтение, но мысли путались и, пытаясь выудить из пыльного мешка памяти хотя бы крупицу, я понял вдруг, что стою у светофора. В какой момент это произошло – было не совсем ясно…
Странное чувство невесомости, пустая улица и никого рядом. Чертовщина!
Казалось, что красный глаз светофора смеётся надо мной и время остановилось. Ожидание становилось мучительным. Загорелся жёлтый…
- Свето-фор… Образовано из русского «свет» и греческого φορός «несущий» - произнёс странный металлический голос. Вздрогнув от неожиданности, я огляделся – никого…

- Мужчина, ваш билетик. Проснитесь… Мужчина…
- Пьяный, наверно! И чего ты с ними церемонишься – толкай, - недовольный мужской голос окончательно разбудил меня.
Ну, конечно… Я с облегчением вздохнул и, взглянув на стоящую передо мной девушку-контролёра, остолбенел – это была она: тёмные, собранные в пучок волосы и красивые, наполненные особенным светом, глаза. Так вот откуда…
- Ваш билетик, - повторила она, улыбаясь.
Ещё не совсем соображая, я потянулся к карману и достал билет. Неловкое движение и, лежавшая на коленях книга, раскрывшись при падении, упала на пол. Выпавшая фотография легла к ногам девушки…
- Моя ба… бушка, - проговорила она, споткнувшись. - Почему это у Вас?

Девушка смотрела на меня с недоумением и тревогой, забыв про свои прямые обязанности, а я думал: «Какая же она славная… И отчего далеко не у всех приходится наблюдать сегодня этот удивительный свет в глазах. Откуда он? Вот и Серафим Саровский – улыбается с обложки книги задумчиво и строго…»
Я смотрел на неё, не отрываясь. Девушка покраснела, перевела взгляд на пассажиров, оглянулась и проговорила смущённо:
- Это моя бабушка. Вы ничего не хотите мне рассказать?

Здоровенный детина в форме охранника смотрел на нас, помахивая резиновой дубинкой, и раздражённо басил:
- Свет, шевелись… Ещё пять вагонов, а скоро конечная.
- Обязательно позвоните. Я всё объясню… Светлана, - прошептал я, протягивая девушке визитку.
- Конечно, я хотела бы знать…
Она уходила, а я смотрел ей вслед и думал: в жизни не бывает ничего случайного. Очень скоро я увижу её и, возможно, найду ответы не только на сегодняшние вопросы.

Поезд замедлял ход. За окном проплывали поросшие молодым ельничком увалы, островки ярко-синих люпинов, жёлтые купальницы… Лучи прятавшегося за поворотом солнца вползали в вагон, освещая улыбками озабоченные лица пассажиров. Красный свет семафора уже не раздражал, напоминая мне о том, что sema в переводе с греческого означает знак. А я думал о них – несущих этот свет…