На пригорке, на полянке рос старый дуб. С тех времён рос, когда в далёких восточных странах делали старинные китайские вазы, в западных изготавливали амфоры и кратеры, ну а в его родных землях – только-только начинали осваивать гончарное дело.

Могучий красавец год за годом привлекал со всей округи живность, видимую и невидимую: разных птиц, зверей, насекомых и всякую нечисть лесную. Однажды у дерева присел отдохнуть городской гость, невесть откуда взявшийся в таком таинственном месте. Держал он в руках рукопись будущей книги, и, склонившись над страницей, что-то писал и подчёркивал в ней карандашом.

Звали его Александром. Нет, был он не тем поэтом и писателем, о котором первая мысль может возникнуть, хотя книги умные и сугубо оригинальные сочинял и время от времени предъявлял миру. Любителей на его философию маловато было, но сочинителя, по-видимому, более-менее устраивало. И вправду, не нужно ни в чём невиновным читателям голову ломать, тем более, читательницам, да ещё в такое непростое для человечества время.

Дуб, конечно, много чего на свете перевидал, мудрея из века в век. Вот и теперь в листки заглянул, да тамошним заумным мыслям едва ли подивился.
А философ, не справясь со свежим воздухом, вскоре заснул, удобно прислонившись к широченному стволу. Поэтому и не услышал состоявшийся здесь столь значимый разговор.

– Спит?.. – раздался тоненький голосочек, не доросшего даже до метра, растущего неподалёку маленького дубка, такого узенького, что он даже не отбрасывал собственной тени в зыбком мареве полуденного зноя.
– Дрыхнет! – увесисто пробасил старый дуб и утвердительно пошевелил кроной.
Тень под дубом слегка поколебалась и тоже прошепелявила в ответ:
– Разморило писаку. Даже точку в конце не поставил.
– Ой-ой-ой, – раздался писк жёлудя, только что свалившегося с ветки прямо под ноги спящему. – Лишь бы не раздавил! Вон ножищи и штиблеты какие длиннющие.
– Штиблеты! – загоготал Дуб. – Только что невесть откуда свалился и туда же... штиблеты. Ты ещё цилиндр вспомни, трость, златую цепь... Хо-хо-хо, желторотый!
– Ага, хватит насмехаться! Это сейчас ты стоишь, дразнишься: свободен да неприкаян. А когда-то прикован той цепью намертво был. Вон иллюстрации в книжках доказывают! Я и есть ты! Никакой разницы, просто отражение тебя или другая и-ипо-ипостась! Как вот эта тень или тот дубок.
– Э-э-эта тень?! – подбоченилась Тень, отчего на земле образовался круглый просвет, а в нём, освещённый солнцем гладенький жёлудь, как на сцене, очутился на всеобщем обозрении.
Тут не выдержал и молодой дубок:
– Ишь, какой удалец-молодец: да тебе до меня расти и расти сколько, если вообще повезёт и росток твой укоренится! – И проворчал вдобавок. – Молодо-зелено...
– Кожура чешется... – примирительно заныл Жёлудь. – Потею...

Тень помедлила, заворошилась и милостиво затушевала светлое пятнышко, в центре которого краснел от смущения малыш.
Все они – Дуб, Дубок, Тень и Жёлудь – так и не заметили в пылу своего диалога, что проснувшийся человек внимательно слушает их разговор. Был этот философ высоким и худым, со слегка вьющимися волосами, с залысинами над висками, с умным (хотя каким он мог быть другим) взглядом. Глаза его казались немного разными, левый был темнее и пытливее. Сейчас Александр через щёлки прикрытых век наблюдал вокруг, вслушиваясь в разбудивший его забавный спор. Но более всего мысли занимала метафизика того, а куда делась, в сущности, имманентная (простите, читатель), собственная физическая тень. Поглотилась ли она тенью дуба полностью, либо временно растворилась в ней или, наоборот, лежит невидимой невооружённым глазом – слой на слое. Мыслитель сел поудобнее, крепче и выше опершись спиной о ствол, и стал разминать одеревенелые руки. При этом, без сомнения, обдуманно рассматривал травинки, жиденько растущие под густой сенью, будто именно теперь стало возможно углядеть на них разницу цвета и света от дуба и от него самого, а следом выдвинуть свежую гипотезу во всеобщей теории теней. Чисто визуально разница совершенно не наблюдалась. Но умозрительно, конечно, всегда существует возможность созерцать, осмысливая. Главное, уметь и чувствовать. А он умел, и хорошо чувствовал, ведь сел именно под философствующим дубом.

Сделав мысленно задел для новых лекций, а там и книг, разрешив в голове некую апорию (извините), задачку, что-то записав в листках, длинный и худой человек поднялся на ноги. Он пристально ещё раз вгляделся в отражение дуба в виде широко раскинутой во все стороны тени. Отражения себя, естественно, заметно ему не было.

"Больше подобное относится всё-таки к психологии, как тема бессознательного", – подумал Александр.

Он вскинул голову наверх: на ветке сидела белочка и проверяла на спелость изумрудные жёлуди. Выше белки сидела русалка и болтала, как ногами, перламутровым хвостом. А высоко в ветвях поблескивала золотая цепь, по которой важно прохаживался откормленный кот.
Философ зажмурил глаза и помотал головой, сбрасывая сказочное наваждение. Миг, и всё стало по-прежнему.

– Думает, перегрелся, – осклабился Дуб.
– Да-а, никакая тут ему дедукция с индукцией не поможет, – Тень с удовольствием произнесла мудрёные заморские слова.
Маленький Жёлудь, абстрагируясь от разговора, зыркая туда-сюда глазками из-под шершавой шапочки, молча искал ямку поблизости, куда можно будет откатиться при приближении уходящего восвояси великана, обутого в длинноносые кожаные туфли.
А Дубочек тоже переживал, как бы его не задел шагающий в его сторону незнакомец, или, хуже того, по пути машинально не сорвал веточку, годящуюся в виде памятного атрибута на письменном столе:
– Эй-е-ей! Возьми чуть правее! Три шага в сторону! Странствуют тут посторонние...

Человек наконец вышел из тени дерева. Показалась неотчуждаемая его тень, которая как-то неохотно тянулась за ним. Или, возможно, это тень дуба неким анти-протуберанцем вытягивалась, пытаясь удержать возле себя прибыток.
Что там было за взаимодействие, мы (я) точно не знаем.

– Ушёл... – произнёс разочарованно из ямки Жёлудь.
– Не вечно же ему здесь сидеть, – проговорил довольный уходом мыслителя Дубочек. – Тут не только углядеть русалок тогда получится. Соблазнят и воли лишат.
– Обыкновенные метафизические исследования проводит, судя по рукописи, – важничал глубоким знанием предмета беседы Дуб.
– Приверженец гилозоизма (одушевления природы), как-никак. – Тень не упустила момент поставить в диалоге точку.
И дуб, дубочек, жёлудь и тень, как один, погрузились в размышление о возможных мирах и ужасе реального.

март 2025

В миниатюре использованы названия книг петербуржца, современного русского философа Александра Куприяновича Секацкого:
"Всемирная теория теней" (из этого труда с благодарностью взята идея о дубе),
"Три шага в сторону",
"Странствия постороннего",
"Соблазн и воля",
"Философия возможных миров",
"Размышления",
"Ужас реального".