Он любил свой театр. Но, как бывалый гардеробщик, не любил премьер. Ему не нравилась надменная премьерная публика и её показная роскошь. Все эти тяжелые шубы, невидящие взгляды, нехотя и лениво роняемые слова. И запах. Скверный запах больших денег, словно говорящий "нам можно всё".
Гардеробщик любил школьные каникулы. С их вихрастым блеском, яркими шарами, сияющими чистыми глазами и криками "А моё? И мне, и мне! Пожалуйста, вон ту, белую... синюю,.. красненькую..." Ему нравилось смотреть, как после дневного спектакля шумно текут по двум лестницам звонкие детские ручьи, вливаются в фойе, кипят, смешиваются у его гардероба, и, весело побурлив, переливаются на улицу. И как потом, в опустевшем зале, долго не гаснет эхо детских улыбок.
А сегодня как раз была премьера. Хорошо, что осенняя. Поэтому у него всё обошлось без шуб и неприязни. Лишь пара дорогих зонтов с холодными взглядами солидных владельцев, да дюжина мокрых курток и плащей попроще. Остальное разбрелось по другим секциям.
Постепенно шум затих, зала опустела, и, подняв барьер, гардеробщик вышел в фойе. Он привычно пробежался взглядом по тяжелым занавесям и креслам, по стенам с лепниной и портретами. Всё было знакомо, ведь он прослужил в этом театре почти тридцать лет. И ещё столько же в каждом предыдущем. Когда-то, отправленный в отставку, он искал тихое место, где можно было быть среди людей и одновременно оставаться одному, не привлекая внимания. Так им, штрафникам, полагалось. Ему тогда понравился театр.
Соратники, соблюдавшие на службе правила, со временем уходили наверх. Штрафники оставались здесь, внизу. Причем навсегда. За что? Он не спрашивал других, оставшихся, таких же нарушителей кодекса. Иногда они встречались, вспоминали службу, шумно шутили по поводу нынешних времён и былого веселья. Славные получались пирушки, как встарь. Но никогда они не обсуждали причин отставки. Каждый хранил свою тайну при себе.
Он и сам не знал, почему сделал это тогда, давным-давно, когда впервые увидел ту девушку. Зачем нашёл и связал две разноцветные нити. Свою вечную золотую, и её — белую. Может, назло, потому что это было строжайше запрещено кодексом судеб? А может, из юношеского любопытства. Так, или иначе, он это сделал. И не жалел ни о чём. Потому что был безумно счастлив в те долгие годы, пока они были вместе. И только позже понял, что самое страшное наступает потом. Тогда, когда рвётся нить. Нет, узлы он вязать умел, но счастье не бывает вечным. Так устроен мир. А белые нити людей гораздо тоньше вечных золотых.
Он помнил каждый цветной день их сплетённой судьбы. И помнил, как мучительно ощущение бессилия перед неизбежностью. Помнил, как это страшно — видеть, что белая нить становится всё тоньше и тоньше.
Она уходила в темноту тихо, прикрывая сухой ладонью его сжатые от бессилия губы: "Не говори ничего, не надо. Я знала всё давно. Заезжая цыганка рассказала про редкое, бело-золотое счастье. Оно у нас было..."
Прозвенел первый звонок. Мотнув головой и отогнав воспоминания, гардеробщик подошел к парадному входу. За стеклянными дверьми накрапывал сентябрьский дождь, превращая свет фонарей в жёлтый муар. Под козырьком, по разные стороны от входа, стояли двое. Парень с букетом и девушка, постоянно поправляющая берет. Вид у них был грустный и слегка растерянный. Старик внимательно оглядел обоих. И вздохнув, открыл дверь. "Молодые люди, первый звонок уже был. Прошу, если не хотите опоздать!" — сказал он. Помолчав, добавил: "Ну, как знаете". И оставив дверь открытой, отправился к себе.
Парень на ступенях, словно очнувшись, решительно шагнул к девушке.
— Это вам, — сказал он, протягивая цветы.
— Мне? — девушка вопросительно подняла глаза, — Это же чужие цветы.
— Цветы не бывают чужие. Они бывают живые или нет.
— Всё равно. Мне они не нужны.
— Зато вы им нужны. Без вас они умрут.
— Тогда давайте, — улыбнулась девушка, — Спасибо.
— Пойдемте? Говорят, спектакль хороший.
— У меня нет билета.
— Зато у меня целых два.
— Вы... уверены?
— Нет. Но кто знает, что будет дальше?
— Тогда... Пойдемте!
Гардеробщик с интересом наблюдал за вошедшими. "Молодые люди, давайте быстренько, уже второй прозвенел! Бинокль хотите?" - привычно тараторил он, принимая куртки и беретик. "Я вам на один номер повешу, а то у меня занято всё, не возражаете? — он хитро улыбнулся и протянул им давно заготовленный номерок — У вас какие билеты?". "В партер, второй ряд!" — гордо произнёс юноша. "Это туда, третья дверь — махнул рукой гардеробщик, — Бегите!"
Забавные, подумал он, провожая глазами удаляющуюся пару. Молодые, и ... а вот сейчас поглядим! Снова откинул доску, пересёк фойе, открыл парадное и вышел на ступени. Снаружи уже не моросило, там лило так, что вода шумела в водостоке. Гардеробщик вытянул вперёд руки и долго перебирал пальцами, словно выискивая что-то в струях дождя. Наконец замер, шепча: "Так, Σεπτέμβριος*... Марс в созвездии Льва, Венера в Рыбах... и у обоих Меркурий в Весах… чудесно!". Он на секунду задумался, вздохнул и решительно свёл руки, переплетая пальцы. Потом раскрыл ладони, словно отпуская что-то в накрывшую город ночь. И рассмеялся.
"Сколько фантазии у людей. Понавыдумывают невесть что. Луки, колчаны, стрелы. Всё гораздо проще. А там уж... как сложится."
Спектакль закончился. Публика, опять заполнившая фойе, растеклась по секциям гардероба и постепенно освобождала зал. Старик быстро выдавал вещи, поглядывая на знакомую пару в конце очереди. Парень, забавно жестикулируя, что-то рассказывал улыбающейся девушке. Через пару минут, со словами "а вот и мы", он протянул гардеробщику номерок с тремя тройками. "Как вам премьера?" — поинтересовался старик, выдавая куртки и берет. "Понравилась," — ответили они в один голос, и, быстро одевшись, направились к выходу, оживлённо обсуждая какую-то, явно не театральную, тему.
"Вот и славно" - тихо сказал старик, поглаживая в пальцах номерок, сделанный когда-то из его поясной бляхи, как напоминание о службе. Вязать штрафнику было не запрещено. Хоть всю его золотую вечность. Но было запрещено забывать.
Его наказанием была вечная память расставания.
*Σεπτέμβριος (греч.) - сентябрь
В целом понравилось. Что ж, отставник нашёл своё призвание. Может, оно оправдает его грех...
Да, всё так. Рассказик этот - моя очень вольная интерпретация мифов о линиях (нитях) судеб и роли купидонов в их переплетении. )
Спасибо!
А рассказ очаровал. И герой - эдакий мудрый волшебник.
Волшебное послевкусие
Согласен, "можно было быть среди" выглядит весьма коряво. И таких загогулин в тексте хватает. Делайте скидку на то, что: а) я не писатель, б) рассказ когда-то давно был написан для конкурса, в режиме дедлайна, за ночь.
Рад, что буквы вам "зашли".
Спасибо большое!
Мне просто очень близки эти слова истинного интроверта)
От нюансов так сильно зависит восприятие произведения. Я Вам сразу поверила. Почему? Потому что Вы употребили слово "служит" по отношению к работнику театра, а не "работает". Интересный у Вас гардеробщик получился. Правда, его самого Вы описали штрихами, многое приходится додумывать. Но, может, это и хорошо: Когда читатель складывает главного героя из своих ощущений, чувств, пристрастий, даже любимого цвета, то он становится родным.
Рассказ понравился, хотя хотелось бы немного его расширения в части личной жизни гардеробщика и его расставания.
С добром, Ольга
На мой взгляд, объёмный портрет гардеробщика будет лишним.
Здесь важна идея - купидон в отставке, наказанный за нарушение устава амурной службы.
Спасибо!
Я его ещё на конкурсе приметил и отметил для себя
Давно написан. Уже обрёл собственную жизнь, гуляет сам по себе в соцсетях, иногда даже без указания авторства. )))