Чудовище никогда не приходит само, говорили о нем, оно всегда посылает своих слуг. Те, хоть и похожи на людей, на самом деле вовсе не люди, потому что лишены живой души. Они длинные, как жерди, и тощие настолько, что ветер колышет их, как траву, а солнце просвечивает насквозь, будто туман, и в глазах у них – адская бездна. А оно, чудовище, сидит глубоко под землей и ест человеческих детей. А может, и не ест, а предается извращенным сексуальным утехам. Или вытягивает из несчастных малышей души, а тела делает высокими, худыми и прозрачными. Возможно, оно растит себе послушных рабов. Или заставляет их биться на арене с дикими зверями. А может быть, оно воспитывает из них солдат и посылает воевать в чужие земли. А когда они возвращаются с победой – если, конечно, возвращаются, ведь на войне убивают, это знает даже ребенок – награждает их деньгами и медалями и отправляет жить в славную страну героев.
Много разных слухов ходило о чудовище, а какое оно на самом деле никто не знал. Но время от времени то одна семья, то другая, получала извещение о том, что за их ребенком скоро придут. И приходили. Худые люди без искры Божьей во взгляде. И увозили малыша в автобусе с черными стеклами – Бог знает куда, и больше его никто не видел.
Еще пару минут назад стол был накрыт к ужину, благоухал мятой горячий чай и красовались на блюдах жареный хлеб, домашняя колбаса, сыр и зелень. И вот, еда торопливо сдвинута в угол, а на белой скатерти лежит голубой конверт, только что подброшенный кем-то под дверь. А может, его принес ветер или уронил с высоты птичьего полета черный ворон- почтальон.
У Марка дрожали руки, когда он надрывал край и вытаскивал сложенный вдвое листок. Злата кивнула, бледная, как снег, и оба склонились над столом.
- Кто? – от наплывших на глаза слез она не могла разобрать буквы.
- Патрик, - едва шевеля губами, сказал Марк.
- Нет.
Вместо ответа он закрыл лицо руками.
Умница Патрик. Их гордость. Ласковый и смышленный мальчишка. Маленькая копия отца и любимец матери.
- Но почему он? – в отчаянии спросила Злата.
- Он старший. И он мальчик.
- Говорят, теперь они забирают даже младенцев. И даже девочек.
- Да.
Без сил облокотившись на стол, Злата тихо плакала, а Марк не знал, что сказать ей в утешение. Но вот она подняла голову.
- Милый, мы должны бежать. Все вместе. Или спрятать его. Ведь не можем мы в самом деле... – она всхлипнула, – его отдать.
Марк грустно покачал головой.
- Можем. И должны. Иначе они перебьют нас всех. И сожгут деревню.
- Откуда ты знаешь, что они могут?
- Читал в газете, - буркнул он. – Злата, корми детей. И не пугай их, прошу тебя. Успокойся. Здесь, правда, ничего не сделаешь.
Малыши, все загорелые и белобрысые, чумазые, как поросята, прибежали со двора, лопоча наперебой. Каждый о своем. Марика испачкала новое платье, играя в песке, а Соня нашла красивый камешек. Он красный и гладкий, как черешня, а откусить нельзя. Йон поймал черепашку, такую маленькую и зеленую, с острой головой и ноздрями трубочкой, а Патрик пустил ее поплавать в дождевую бочку. Черепашка взяла и утонула. И что теперь делать?
- Тихо, не галдите, - попросил Марк. – У мамы болит голова.
- Черепашка утонууула... – занудно тянул Йон.
- Папа, а ты почитаешь нам сказку? – попросил Патрик.
Марк беспомощно взглянул на Злату, но та отвернулась.
- Ладно, после ужина.
Поев, они устроились на диване, сгрудившись вокруг отца, и каждый норовил залезть ему на колени или хотя бы заглянуть в книжку. Хотя читать из всех умел только Патрик, в свои семь лет – довольно бегло. И все равно, каждый вечер он торжественно приносил Марку громоздкий томик в яркой, расписной обложке. Вечернее чтение сказок стало для семьи своего рода ритуалом.
- Ш-ш-ш... Слушайте. «Теплой весенней ночью, когда спит всякая живая тварь, кроме кошек, сов и летучих мышей, дракон вышел на берег. Расправил кожистые крылья. Посмотрел на реку...»
Марк невольно вздохнул. Историю он знал почти наизусть. Это была сказка про дракона, который каждый день поедал принцесс, а в последнюю – влюбился и стал человеком.
«Ну почему, - думал Марк, - почему даже сказки у нас такие? Как один пожирает другого. Сильный – слабого. Тот, кто наверху – тех, что внизу. Да что мы за люди? Все, что умеем – это мечтать о добром драконе. Но сказки врут. И никакие наши мечты не изменят драконью суть».
Он читал, как глупый попугай, произнося слова, но не понимая их смысла. А в голове царил хаос. И в сердце, паскудная, плескалась тоска, как гнилая вода в наглухо закрытой бочке.
Ночью ни Злата, ни Марк не могли уснуть. Ворочались. И каждый думал о сыне и об их мирной спокойной жизни, в которую нежданно ворвалась беда, и о чем-то своем, другому недоступном. Молчать казалось невыносимым. Говорить тоже.
Марк уже почти задремал, когда жена легко коснулась пальцами его губ.
- Милый, ты спишь?
- Нет.
- Знаешь, я подумала... Может, ему там будет неплохо. Мы ведь не знаем, как там будет. И никто не знает. Почему обязательно надо представлять себе что-то плохое?
- Угу.
- Мы ведь должны его отдать, правда? Если не мы – то кто? Они ведь все равно кого-то заберут, а если мы вздумаем сопротивляться, то всем в итоге станет еще хуже. Правда? Это... что-то вроде священной жертвы, да?
Марк тяжело вздохнул.
- Да. Злата, спи.
Они лежали, широко распахнув глаза и не глядя друг на друга. И смотрели во мрак.
- Они и так много для нас делают, - снова подала голос Злата. – Наша земля... города, деревни. Если всем этим не управлять – что будет? Сплошной беспорядок. И тогда уже не чудовище, а люди сожрут друг друга. Да, милый? – Марк в темноте сжал кулаки, но ничего не ответил. – И они нас предупредили. А могли бы прийти и забрать Патрика, внезапно, без всякой повестки. Но нам дали время проститься... Хотя на всю жизнь не напрощаешься...
- О Господи, женщина! - не выдержал Марк. – Ты замолчишь когда-нибудь или нет?
На утро у них все валилось из рук. Так что в конце концов оба плюнули на дела и просто слонялись по саду, глядя на играющих детей. Злата – то скрещивая руки на груди, то сцепляя в замок, в общем, не зная, куда их деть, словно и не руки это, а что-то лишнее и ей самой не понятное, а Марк – сунув их в карманы. И та, и другой с покрасневшими глазами, злые и печальные.
А дети на маленькой лужайке у дома кидали друг другу мяч и весело смеялись. Красный, он взлетал, казалось, выше солнца, и сам становился солнцем, так сверкал и горел в золотых лучах. Они играли и радовались вместе, стоя в кругу – Патрик, и двойняшки Йон и Соня, и крошка Марика – но только для одного из них тень от старой яблони, переползая от крыльца к дровяному сараю, отсчитывала последние часы, а может, и минуты беззаботного детства.
Повздорили из-за мяча. Йон уселся на него верхом, не отдавая Соне, выкрикивая какую-то дразнилку. Марика плюхнулась в траву и засмотрелась на блестящего жучка. А Патрик, мальчик белоголовый, присел на крыльцо с большим яблоком в ладонях. Откусил немного и зажмурился, как сытый котенок. Разомлел от яблочной сладости, от мягкого летнего тепла, от яркого света. Медовый август неторопливо катился в осень.
Автобус с зачерненными стеклами бесшумно остановился у калитки. Из него вышли двое... трое... четверо... одетых во что-то серебристо-голубое. Ни Марк, ни Злата так и не поняли, сколько их было – солнце слепило, и в глазах все расплывалось. Вроде, люди, и в то же время – как будто не люди. Их зыбкие очертания плавились и струились на слабом ветру. А солнечные лучи пробивали их насквозь, и небо просвечивало сквозь тонкие и словно стеклянные тела. Наверное, поэтому и Патрик заметил их слишком поздно, когда они уже приблизились вплотную, окружили его и подхватили под руки, рывком заставляя встать. Они не выглядели сильными, но их было много. Наверное, Марк смог бы раскидать их одной левой, но он словно оцепенел. И молча смотрел, как слуги чудовища скрутили его сына, опутав, словно муху, липкой паутиной своих рук, и поволокли к зловещему автобусу.
- Мама! – вскрикнул Патрик. – Мама! Мама! Папа! Помогите!
Злата дернулась, но Марк обхватил ее за плечи и прижал к себе.
- Не надо. Не смотри.
- Иногда мне кажется, что это мы – чудовища, - пробормотала она, отворачиваясь.
А бедный мальчик кричал и надрывался, и вдруг резко затих. Прозрачные люди впихнули его в автобус.
Испуганные дети разбежались, и только золотое солнце-мяч равнодушно плыло по высокому небу, окруженное легкими, как парящие в синеве чайки, серебристыми облаками. Да еще красный мячик сиротливо лежал в траве, посреди зеленой лужайки, где всего пару минут назад было так весело.