Эх, и как же это меня угораздило... уж попал так попал! Ведь говорил мне Митяй: «И зачем тебе, Игнатушка, энти хоромы! Найди себе домик маленький, да ладный. Мороки-то с этим доминой здоровенным – мама не горюй...»
Но разве ж я кого слушал?! В домик, где с бабой Маней да дедом Ваней жили-поживали, снаряд попал... остался я бесприютный, ни дома, ни хозяев. Шумы да громы покатились на восток, ну а я на запад подался... кругом руины, запустение, но что ж... а народ говорит хоть по-другому, но похоже. Вшиско едно – как-то так. Вот и нашёл постройку эту среди глухого леса, а что тут такого, думаю, опыт у меня вон какой! Давно живу на свете, я и с большим домом управлюсь! А и то сказать – где сейчас малый домишко-то найдёшь? Вон сколько сожжено да разрушено... В общем, покумекал я да и поселился здесь. Вот, думаю, развернусь да похозяйничаю...

***
Да только сразу стало мне ясно: что-то здесь нехорошо. Ох нехорошо!
Окромя нар для спанья, почитай, голые стены. Но и не это главное... в жильцах всё дело! Которые здесь командуют, те злющие, кричат на остальных, будто лают, да зуботычины раздают. Все в одинаковой чёрной одёже, а кто и в белых халатах. А другие – тоже в одинаковой, да только совсем другая у них одёжа, полосатая. А уж худющие, в чём душа держится! Одни глаза на лице.
Развлечения мне с ними никакого. Пробовал всяко пугать: и ухал, и под полом стучал, и завывал, и страшным скрипом скрипел – им всё едино. Придут со своей работы, еле ноги волокут, похлебают какой-то жижи да и падают спать. На пугалки мои и внимания не обращают. Даже обидно мне. Да что с них взять, видать, какой-то свой ужас у них – всех моих ужасов ужаснее...

***
Подслушал я намедни, как двое полосатых шептались.
– Твои где?
– В Собиборе. Наверно, нет их уже. А твои?
– Моих сразу расстреляли и в ров, даже в камеру не отправляли...
Это что ж такое... взять да и расстрелять? И что еще за камера такая?
Ничего я не понял, тоже спать пошёл. Делать-то всё равно больше нечего, поиграть не с кем...

***
А снаружи около дома печь. Здоровенная! Я вначале обрадовался, эх, думаю, пироги здесь, видать, большущие пекут! А пирогов-то я большой любитель, да. Однако же за всё время ни разу ничего не пекли. Никто и не думает никакого теста месить.
Чудны дела. Зачем тогда печку поставили? Да ещё огромную такую...
Слушал я, слушал, о чём полосатые шепчутся, и понял я так, что кто сюда попал, тем еще повезло, хоть работа и каторжная, а в других похожих домах и вовсе не церемонятся, сразу в какую-то «камеру», а потом в печь...
Да как же может такое быть? Может, они сумасшедшие все, сами не понимают, что говорят? Наверное. Эх, бедолаги...
Жаль мне их всех, я уж давно никого пугать не пытаюсь.
То в тарелки им чего-нибудь подброшу, то барак нагрею, чтоб не мёрзли.
Они удивляются, а я и рад.
Вот те раз! Нянькой заделался...

***
Вот неожиданность! Целую толпу новеньких привезли.
И детишки меж них есть!
Может, будет мне наконец с кем поиграть.
Только что-то прежние жильцы совсем не рады... и раньше-то выглядели не ахти, а тут и вовсе с лица спали. Совсем убитые ходят. Что такое?
... Высмотрел я мальчонку, вроде как поживей других. Дай, думаю, поиграю с тобой... Эх, лучше бы и не начинал. Подбросил ему вроде как яблочко, он схватил, а оно и в свистульку превратилось. Детишкам завсегда энтот мой фокус нравился, смеялись, в ладоши хлопали... А у этого слёзы рекой полились! Сидит на полу, только плечики худенькие дрожат. Эх, вот дурень, и зачем такое устроил... забыл ведь опять, что они все голодные! Поиграли, значится... я и сам расстроился, глаза чуть не на мокром месте.
Да только вскоре забыл я об этом. Тут такое началось!
Шепоток прошёл: «в камеру, в камеру...»
Мамки детишек похватали, прижимают к себе, а у самих и выть сил нет.
Тут черные набежали, выстроили их перед энтой самой камерой. А дальше... такое пошло, что я только глаза вылупил.
Чёрные вместе с белыми халатами заставили всех бедолаг раздеться, одёжу в кучу сложили. А самих пригнали к железной двери и давай загонять в эту самую камеру. А другие уже шланг какой-то тащат. Тут вдруг слышу – на дворе печь разжигают!
Вот тут я и вспомнил, о чём полосатые шептались... Батюшки, так это правда!

Это что же вы удумали, изверги...
Ну уж нет, не бывать этому! Где это видано, чтобы без моего на то согласия хоть одна печь горела? Шепнул я ей словечко, она и погасла. Делов-то. Стоит, остывает.
У бедолаг глаза на поллица пооткрывались.
Шепнул я ещё пару раз, замок на камере заел да и заел. А вот не защёлкивается и всё тут.
Ну и само собой понятно, шланг в своё гнездо не вставляется.
Чёрные забегали, загалдели. Позвали главного.
Главный прибежал, рожа красная, глаза выпучил...
– Вас ист лос? – кричит – идиотен!!!
Я вот вам счас покажу «лос». Такой «лос» вам устрою, какого вы еще не видывали...
Разозлился я. Крепко разозлился!
Первым делом давай в пол камеры стучать да завывать, чтобы их там напугать хорошенько. Повыскакивали они куда глаза глядят, на черных уже и внимания не обращают. А я их к боковому выходу гоню, чтобы значит не туда, где черные со стрелялками на стороже стоят, а прям в лес густой бежали. Да вихрик знатный устроил, который всю их одёжу им вдогонку понёс...
Ну а как последний из них выскочил, тут я дверь-то и захлопнул. Одни чёрные в бараке остались.

Что дальше сотворил – сам поверить не могу. Хорошо печка горела, даже очень хорошо. Огонь и на барак перекинулся. Дальше и рассказывать вроде как нечего...

***
Тяжеленько мне без дома... ну ничего, отыщу что-нибудь.
Вот кругом говорят, что вроде как скоро мир будет. Домов новых понастроят, сыщется и мне домишко. Да только на огромные хоромы я больше и смотреть не желаю. Увольте, с меня хватит! Вернусь на восток. Дома-то оно завсегда лучше.
Найду себе домик, буду охранять да за порядком следить, с детишками шалить да котов пугать... Что ещё Игнату для счастья-то надо?