Порою два несчастья – лучше одного; не зря же пожары тушат встречным огнём. Первое-то не очень большим несчастьем было. Подумаешь, фестиваль бардовский отменился. Зато второе! Что же это с жизнью моей сделалось?! Всё хуже и хуже. Поплакать, что ли…

В сторожке

– Вы зачем меня сюда приволокли?
– Хм, как тебе сказать, чтобы не обидеть, – мужик перестал меня раздевать и почесал шею под бородой, – Стечение обстоятельств, однако. С одной стороны, если я тебя спас, то бросать уже жалко. А с другой, я в этом лесу пять лет один. Бабу мне надо.
Хотела вскочить, но острая боль в боку снова придавила к лежанке. Тусклая лампочка под низким потолком размножилась, стены закачались. Вот же влипла! Из огня, да в полымя.
– Да не прыгай ты, ничего тебе дурного не сделаю! Мне здоровая баба надо. Лежи смирно.
Мужик осторожно стянул остатки моих брюк. Клочья рубашки полетели на пол вместе с моей гордостью. Навалилась тяжёлая жгучая апатия, слёзы потекли к ушам. Горячая ладонь прикоснулась к голому телу:
– Ааа!
– Всё-всё, милая. Всего-то вывих и синяков с десяток. Потерпи чуток.
Спаситель растер мне бок и ногу чем-то вонючим, обвязал тряпками и накрыл тяжелым стёганым одеялом.

Проснулась в темноте от тихого урчания. Кот?
«Чего смотришь на меня своими зыркалками? Да кот я, кот. Пришёл вот тебя полечить чуток. Сижу аккуратно, больную ногу твою грею. А ты спи! Спи».
Показалось. Лежу в темноте, вспоминаю. Дети выросли. С мужем развелась. То ли потому, что разлюбила, то ли потому, что спился до дебилизма. А может, просто свободы захотелось. Ушла. Взяла свою подружку-гитару, палатку и ушла. На бардовский фестиваль поехала. Их много летом по стране.
Приехала туда, а там нет ничего, отменилось мероприятие. Пошла пешком до трассы. Остановилась попутка. Вот тут и началось. Дожить до стольких лет и забыть об элементарных правилах самосохранения!
Стыдно. Повезло, что крик мой этот дед услышал. Да дед ли? Двух похотливых молодцев уложил за пару секунд. Гитару жалко…. Интересный кот. Нога болеть перестала…. Сплю.

Утро

Как вкусно пахнет! Травами, хвоей, нагретым деревом и печкой – деревенским уютом. Широкий стол посреди горницы, а на нём крынка с молоком, а рядом кружка белая с надписью «Иван». А в блюдце под льняным полотенцем хлеб ржаной широкими пластами нарезанный. Ходики с гирями-шишками тикают, маятником помахивают. И кот чёрный на скамейке неподвижно сидит на меня глазеет. А я голая. Так смотрит, как будто оценивает. Надо в одеяло хотя бы закутаться.
Молоко уже покрылось желтой плёночкой сливок. Значит, хозяин давно ушел. Ах, как вкусно!
– Киса, тебя как зовут? Молочка хочешь?
Котяра степенно лакал, как будто делал мне одолжение. Стукнула дверь и в горницу зашел мой спаситель.
– Привет-привет. Как тут дела?
«Мур-рмально» - ответил кот?! Или мне показалось?
Поменяв у порога берцы на валенки, лесник прошел в загородку, где я еле успела спрятаться под одеяло.
– Вот тебе одежда. Наряжайся, – бросил он в ноги пухлый пакет. – Тепло сегодня. Можешь во двор выйти, солнышко полечит. Умыться где, причесаться и всё такое разное, Панфутий покажет.
– Панфутий – это кто? – спросила я
«Пфф!» – донеслось из горницы.
– Это кот. А меня зовут Иван. Тебя-то как называть?
– Та-та-та….
– Вот и славно. Одевайся, Тата.
Ситцевая занавеска в синий цветочек, заменяющая дверь, взметнулась за спиной Ивана, и я снова осталась одна.

Прошло три дня

– А ведь и правда, живая вода. Ваня, вы же меня за три дня вылечили. Нога прошла и раны затянулись! Чудо! – я сидела на скамейке в залитом солнцем палисаднике и перебирала гречку. Лесник возле сарая примащивал на «козла» толстый сухой сук:
– Ну, еще не вылечил. Пару дней не скачи, пусть окрепнет тело.
– Интересно, почему нашим врачам об этой воде неизвестно?
– Почему неизвестно?! Известно. Про эту воду испокон веков сказки слагают. Просто не все верят. А главное, не у каждого в руках она целебная. Другой возьмет в ладони, только мокрота останется. Водица эта только мне вверена предками моими. Ну, может, еще кому, не знаю. Люди думают, что заговор нужен и ошибаются сильно. Приходили тут трое давеча меня о словах волшебных пытать. Такие все бритые, с оружием, в наколках на мотоциклах приехали, – Иван замолчал, взял ножовку и принялся сосредоточенно пилить сухое дерево.
– И что?
– И ничего.
– Как ничего?
– Так, ничего. Нет слов никаких заговорных. Только водица живая целебная. И только из моих рук.
Я отложила в сторону гречку:
– А вы мне этот источник покажете?
– Конечно. Через два дня полнолуние будет. Самое время к озеру наведаться.

Прошло еще два дня

Ночной лес острыми пиками темного рельефа вырисовывался на фоне звездного неба. Верхушки ивняка серебрились, отражаясь в чернильной глади спящего озера. Огромная круглая луна смотрелась в озеро, освещая пологий берег холодным светом.
Где-то вдалеке на другой стороне завыл волк. Ему вторил дуэтом другой. Я придвинулась поближе к костру. Пёс заскулил. Иван обернулся:
– Не бойся, Тузик. Они сами нас боятся, – и, повернувшись ко мне, продолжил рассказ. – Это озеро волшебное. Оно не только раны лечит. Оно любой непорядок в порядок превращает. Вот бывают люди внешностью на людей вроде похожи, а по делам и думам – чистые звери. Так эта вода все ошибки исправляет.
Иван подбросил в огонь лапник, и костер взвился фейерверком искр. Приятный смоляной аромат отпугнул обнаглевших комаров.
– Как исправляет?
– Ты давеча спрашивала, куда это братки подевались, которые меня пытать приходили. Тут они. Слышишь? – волчий вой понемногу отдалялся и вскоре совсем стих. – Я их к озеру привел, а они сами уже в воду полезли. Оздоровиться хотели. Как раз полнолуние было, рассвет самый…
Иван улыбнулся. Я поёжилась.
– Так что, все животные, которые с вами живут – это люди?!
– Да. Видимо, изначально душа принадлежала коту, как у Панфутия, или собаке, как у Тузика. Она страдала в человеческом теле, и озеро это исправило. Они сами пришли ко мне жить. Сейчас им хорошо, каждый из них в своем теле.

Утро

Небо на востоке посветлело. Луна желтым блином укатилась за спящие чёрные сосны. Нереальная тишина периодически прерывалась уханьем удода и кваканьем лягушек на дальнем уже почти невидимом в тумане берегу.
И вдруг там за излучиной в озеро упал первый солнечный луч. Он пробежал в толще воды, множась, и всё озеро вспыхнуло изнутри, засияло золотом, подсвечивая снизу кроны ив и вязов.
Я стояла у самой светящейся кромки и боялась пошевелиться. Вот оно – волшебство!
– Ты точно решила?
Я вздрогнула то ли от слов стоящего рядом мужчины, то ли от холода. То ли от страха! А вдруг я превращусь в лягушку?! В последний раз, взглянув на своё такое привычное тело, я быстро, боясь передумать, вошла в воду.
Озеро приняло меня неожиданно нежно и тепло. Оно обволакивало и в тоже время давало полную свободу. Я растворялась в животворной влаге…
Кем бы я ни вышла на берег, мне уже хорошо. Я счастлива! Во мне столько любви и жажды любви, что всё это не вмещается в меня, в озеро, в этот рассвет….
Пора возвращаться. Как жаль! Я медленно выходила из озера. Эйфория отпускала постепенно. Лишь почувствовав свой земной вес, я опустила взгляд, чтобы посмотреть на себя ту, какой стала. Руки, плечи, облепленные мокрыми прядями волос, грудь в капельках воды, живот, ноги… Ничего не изменилось! Я осталась человеком! Он всё наврал!
И я сразу же замерзла, задрожала, по коже побежали противные «мурашки». Натянув валявшиеся тут же на траве брюки и куртку, поспешила к костру. Лесник сидел спиной ко мне.
– Иван!
Мужчина резко повернулся. Облегченно вздохнул:
– Я знал, что ты – Женщина!
Я засмеялась:
– Зачем? Зачем вы меня обманули? Ведь всё неправда. Да?
– Ты замёрзла. Пора домой.

Наливаю себе из самовара уже третью кружку травяного чая. Рядом на скамейке сидит столбиком Панфутий и довольно жмурится. В печке потрескивают дрова.
Конечно, живой воды не бывает. Естественно, коты и лошади не умеют разговаривать, они такими и появились на свет. Озеро замечательное, но волшебства там, как в обычном самоваре. Хотя… Ой! Кот видел меня голой! Как стыдно!
«Муррра!»
Да, с Панфутием у меня до сих пор отношения не то чтобы плохие, осторожные. Хоть он больше со мной по-человечески не разговаривает, только смотрит иногда о-о-очень оценивающе. Или мне кажется. Но в целом мы все нынче счастливы.