Трудно сказать, какие именно струны всколыхнула эта сцена в далёкой от сентиментальности душе дедушки. Но он ещё несколько дней присматривался к внучке. Потом придумал себе неотложное дело в райцентре. Собрался спозаранку, пробормотал супруге что-то бессвязное и в положенный час был на остановке, которую дважды в день почитал своим присутствием раздолбанный ПАЗик.

То ли отвык Вараздат от посещения торговых точек, то ли ассортимент последних — сплошь китайский ширпотреб — был, действительно, никудышний, но вечером он, трясясь на заднем сидении автобуса, возвращался домой с пустыми руками. Мало того, что день потерял, так ещё и жене придётся объяснять, зачем ездил. А она же, змея такая, не слезет, пока всё не узнает. И везде-то у неё свои люди — ничего не скроешь. «Ладно, — решил он, — скажу, что ездил в собес насчёт пенсии уточнять, мол какие бумаги надо подготовить. А потом просто по магазинам ходил, время убивал. Выкручусь как-нибудь. Небось, не в первый раз».

Пока ПАЗик выезжал с автостанции и сворачивал в сторону окраины, Вараздат поминутно выглядывал в окно: не пропустил ли он какого-нибудь ларька. Ведь именно в таких глухих углах иногда попадается нечто стоящее. Но не сегодня! Всё было исхожено, а некоторые магазинчики — даже по второму кругу. Ушлые продавцы в надежде не отпустить потенциального покупателя предлагали зайти через час или два — «мамой клянусь, привезут именно то, что ты ищешь».

Разве ж ему денег было жалко?! Да ничуть! Но он бы и за так не взглянул на этих уродливых мелкокалиберных зайцев и тигрят. И нет бы были они с обычной прорезью для монет. Но чья-то извращённая фантазия придумала штамповать копилки с дополнительной капроновой затычкой для упрощённого извлечения накоплений. «Это для того, дедушка, — объяснила молоденькая продавщица с кукольными ресницами, которые захлопывались не одновременно, а немного вразнобой, — чтобы дети не портили хорошую вещь. Мы, например, в детстве часа два мучились, чтобы мелочь на мороженое достать: и трясли, и ножом выковыривали, — доверительно призналась девушка. — А сейчас, смотрите, как культурно придумано», — она длинным ногтем поддела пробку.
Ну и какой смысл в такой копилке? Баловство одно!

Тряская дорога, усталость от ходьбы и бесплодных поисков разморили, и теперь дед ехал, безвольно свесив голову на грудь, резко распахивал глаза, когда автобус проваливался в очередной лоток. Окончательно очнулся он только когда проехал свой поворот.

— Стой! Стой, тебе говорю! — крикнул он водителю, протискиваясь через большие клеёнчатые сумки незнакомой дородной тётки.

Ну что за день такой незадачливый?! Всё с самого начала наперекосяк! Теперь такой крюк надо делать. И, чтобы хоть немного сократить дорогу, Вараздат решил идти прямо через кладбище. У людей, живущих близко к земле, не бывает такого подспудного страха или благоговения к смерти, как у горожан, которые умудряются из всего устроить показательные выступления. Человек земли просто знает: «прах ты и в прах обратишься».

Вот и шёл дед в надвигающихся сумерках, спокойный, погружённый в свои мысли. Только раз отвлёкся на бесхозную козу с обрывком верёвки на шее. Та перескочила через ограду и объедала нижние ветки разросшейся на могиле акации.

— А ну пошла отсюда! — он замахнулся подобранной хворостиной на нарушительницу спокойствия.

Та обиженно мекнула и убежала, волоча чуть не по земле полное вымя.
Вараздат хотел было, раз уж зашёл, заглянуть на могилу родителей. После затяжных дождей, участок, наверняка, бурьяном зарос. Но тьма быстро сгущалась, и он прибавил шагу. Вдруг сердце его заколотилось. Где-то совсем близко раздался глухой мерный стук. Все рассказы о неупокоенных душах, которые рвутся наружу, калейдоскопом завертелись в его мозгу. Дед попытался вспомнить хотя бы одну молитву, но кроме слов «Отче наш» ничего не шло на ум. Так и повторял про себя два заветных слова, ускоряя шаг. Пока бежал, дал себе зарок, что выучит молитву, если только выберется отсюда живым. И Господь показал своё величие — внял даже этой корявой мольбе. Стук, так напугавший старика, прекратился. И всё вокруг стало обретать привычные очертания. Вот вдали возвышается Монумент — гордость сельской администрации. Вот и могила Вардуш майрик*, обнесённая основательным каменным забором, — тоже местная достопримечательность.

Матушка Вардуш слыла долгожительницей. Её правнуки, а после и праправнуки утверждали, что старушке лет двести, не меньше. Врали, конечно. А то телевидение и по её душу приехало бы. Они кого попало снимать не будут — плёнки не напасёшься. Но факт оставался фактом: Вардуш майрик пережила и мужа, и всех своих сыновей с невестками, даже кого-то из внуков. Однако более своего долгожительства известна она была склочным характером. Могла перессорить не только своих домочадцев и соседей, но даже близлежащие сёла находились в состоянии необъявленной войны именно благодаря проискам матушки Вардуш. И когда она, наконец, отдала Богу душу, все понадеялись, что вместе с ней они зарывают в землю и топор войны. А для пущей надёжности односельчане скинулись, установили внушительное гранитное надгробье и обнесли могилку забором в человеческий рост.

Вараздат обычно посмеивался над этими суевериями. Ему ли опасаться сварливых женщин?! Но в этот раз он прошёл мимо «Вардуш майрик», почтительно склонив голову. Ещё несколько метров, и будет знакомая просёлочная дорога. На душе стало если не веселей, то хотя бы спокойней. Уже почудился ему аромат хорошо сдобренной жгучим перцем стряпни его хозяйки.

«Да нормальная она женщина, — решил он. — Опасаться надо тихой реки — никогда не знаешь, когда взбрыкнёт». И вдруг впереди мелькнул свет.
Сердце опять ушло в пятки. Нормальный человек в потёмках шастать по кладбищу не будет. А огонёк ещё несколько раз подмигнул Вараздату из-за колышущихся ветвей, а потом и вовсе ослепил непрерывным ярким пятном.

— Ох, чтоб тебя, — сплюнул он и уверенно зашагал в сторону светящегося окошка.

*майрик — матушка (арм.)