Ещё до захода «Людаса Гиры» в Лас-Пальмас, помполит Иваныч подготовил списки групп увольняемых для отдыха в город, с учётом расписания вахт и личными пожеланиями увольняемых. Также были назначены старшие групп, как и в Сент-Джонсе. Время стоянки в порту предполагалось трое суток, а увольнения на берег лолжны были производиться в дневное время в лве смены: 08 до 14 и с 14 до 20 часов.
Как правило, суда заходящие для отдыха, становились на внутренний рейд и везли на берег моряков своими катерами, так что «Гире» в данном случае повезло, поскольку он зашёл не только для отдыха команды, но и для выгрузки рыбопродукции, поэтому его поставили к причалу, что упрощало морякам сообщение с берегом.
Тимур накануне пригласил к себе в каюту шеф-кока Прокурайтиса и подготовил с ним заявку на скоропорт, который планировали получить на судно в Лас-Пальмасе. Все заявки на любое снабжение и на получение наличной валюты для экипажа осуществлялось через морского агента совместной советско-испанской агентирующей фирмы «Совиспан».
Когда Тимур показал коку свой проект заявки, тот, в целом, её одобрил, внеся некоторые дополнения и изменения в количестве и наименовании заявляемых продуктов, а затем сделал Тимуру замечание:
- Тимур Фомич, вот здесь вы в заявке пишете: «яйца, 2 ящика»…
- Что, много или мало?
- Да нет, грубо как-то…
- А как надо писать?
- Яички, 2 ящика.
- Да ладно, шеф, - ухмыльнулся Тимур, - мы же моряки, а не институт благородных девиц.
- Ну хорошо, - согласился Прокурайтис.
Тимур предложил коку чаю и за чашкой чая тот поведал историю, как он попал на рыболовный флот.
Недалеко от проходной находился ресторан «Юра» (Море, лит.), среди моряков известный, как «Ржавая вилка». По легенде, история такова, что в день открытия ресторана на столики были выложены приборы, из них некоторые – с коррозией. Отсюда, якобы, и пошло такое прозвище этого заведения.
Так вот, Прокурайтис продолжительное время работал в «Юре» заведующим производством, где занимался вместе со своим дружным ресторанным коллективом махинациями: мешал водку «Старку» с коньяком и поил этим «коктейлем» клиентуру, выдавая его за дорогой коньяк, подавая его на столы в графинчиках. Так они и жили-не тужили, облапошивая, в основном, морячков, пока внезапно нагрянувшие ревизоры не обнаружили фальсификацию.
Прокурайтиса, как главу этой «ОПГ» уволили с работы, но визу в загрнплавание ему удалось открыть и, вот, уже пять лет он трудится на судах Тралфлота. Кстати, готовил он неплохо.
- И что, - спросил Тимур, - никто из клиентов не догадывался, что вместо коньяка вы подсовываете им этот «шмурдяк»?
- Да нет, официантки были опытные и, прежде, чем подсунуть, как вы говорите, шмурдяк, определяли степень опьянения клиента. А, если клиент совсем – «в дрова», то ему и шмурдяка не надо: чистая Старка сойдёт, как коньяк, за милую душу.
- Ну вы и дельцы! – изумился тогда Тимур, - «бдительнее надо быть в наших кабаках», - подумал он.
В его группу на увольнение в город, после обеда, попросились те же моряки, что и в Сент-Джонсе: Галимзян Абдрахманов и боцман Анатолий. И ещё один матрос, Хусаин Сосранов, изъявил желание присоединиться к группе Тимура, но когда группа сходила на берег, он к трапу не вышел. Тимур сделал объявление по трансляции, но без толку.
А с ним приключилась такая история.
Перед тем, как группа Тимура вышла к трапу, Сосранов уже стоял около него, ожидая товарищей, но тут из увольнения вернулась утренняя группа, возглавляемая тралмастером Арунасом, нагруженная пакетами с покупками.
- Пойдём с нами, Хусаин, примем по рюмашке, отметим заход!- предложил ему Арунас.
- Так я бы – с удовольствием, но жду группу Фомича, я к ней приписан… ой, - он похлопал себя по карманам, - я деньги в каюте оставил, надо спуститься, взять.
- Да ладно тебе, успеешь ещё нагуляться и отовариться! Завтра и послезавтра ещё увольнения будут, - и Арунас взял его под руку.
В общем, Хусаин не устоял и отправился ещё с двумя матросами из группы Арунаса к нему в каюту. Там тралмастер выудил из пакета бутылку Фундадора и батон колбасы, а матрос Серёга сбегал в салон команды за хлебом и стаканами и банкет начался. После первой бутылки появилась вторая, а была третья или нет, Сосранов уже не помнил. Пошатываясь он направился в свою каюту. Четырёхместная каюта, в которой он жил с ещё тремя матросами, оказалась запертой. Хусаин постучался, так, как у него не было с собой ключа от каюты, крикнул: «Откройте»! Но никто ему не открыл и не отозвался. Он вспомнил, что полученная им валюта, испанские песеты, он оставил в своём рундуке в других брюках и ему спьяну померещилось, что его соседи по каюте специально в ней «затихарились» и делят его деньги!
Сосранов сначала молотил в дверь каюты руками и ногами, затем добежал по коридору до ближайшего пожарного щита, сорвал с него пожарный топор, вернулся к двери каюты и начал её ломать.
Выломав дверь, с перекошенным лицом, Хусаин ворвался в каюту, но никого в ней не обнаружил. Проверил наличие денег в рундуке. Деньги были на месте. И тут он вспомнил, что его соседи были записаны в увольнение в то же время, что и группа Ненарокова, только группа была другая, группа рыбмастера. Просто, он не встретил их на палубе.

(Продолжение следует)