(Пародия на рассказ Мирона Варламова «Вальсирующий мордобой».
Текст оригинального рассказа приведен в конце.)

Мы сидели на охлажденных в этот теплый вечер ступеньках.
На первый взгляд летний ветер был полноват, но, если присмотреться повнимательнее, то можно было заметить, что его упругость была достаточна стройна. Он кидался в нас потоками. Подавая свои тела им навстречу, мы жмурились, чтобы не видеть, как поднимаются в само небо столбы пыли. Но стоило ветру перестать кричать, как пыль опускалась на остывшую в этот теплый, летний вечер землю.
К вечеру двор начинал становиться одиноким. Сначала становилась одинокой его середина, чуть позже левый угол, затем правый и т.д.
Ступени, на которых мы сидели вели в темное пространство подъезда без цели и плана, в отличие от ступеней соседних подъездов.
Паша был коренастым, но несмотря на это здоровым парнем. Он был быстр, как заряженная чем-то пружина, если что-то случалось, он сначала не медлил, потом не мешкал, другими словами, реагировал быстро. Он обладал мощным взглядом, сметал все, что попадалось на глаза, и сильными руками, уничтожая все, что с ними встречалось.
Я сидел, растопырив руки, чтобы не подпустить к себе опасный внешний мир, и слушал исповедь Пашки:
- От меня девчонка ушла после пяти лет. Год назад она уехала в Питер, а я сюда, на ступеньки. Когда приезжал к ней на каникулы, мы по очереди любили друг друга, сначала я ее, потом она меня.
Паша сделал паузу, сел поудобнее, как столетний дед, но умудрился при этом остаться коренастым. Если бы вы его увидели в тот холодный, теплый, летний вечер, то точно его пожалели бы.
- Мы же с ней сошлись на обоюдном удовольствии. На танцах. Она любила танцевать, а я морды бить. Вот мы, так сказать, и оказывали комплексное обслуживание. Она выбирала парня, танцевала с ним, а я потом его в туалете избивал. И она довольна, и я. А теперь она другого мордобойщика себе нашла.
- Забудь ее, - посоветовал я.
- Забыть!? – крикнул он. – Пошел ты! Мы, черт возьми, идеально подходили друг другу! Мы были бригадой!
И он ушел.



В воздухе витала атмосфера летнего и теплого вечера. Я и Паша умиротворенно сидели на прохладных ступеньках многоэтажной хрущевки. Весь мир тогда состоял из небольшого двора с полуразвалившимся спортивным городком, детской песочницы, рядом с которой аккуратно в ряд стояли пустые бутылки из-под пива и стареньких, скрипучих качелей, на которых совсем недавно раскачивались улыбчивые, озорные дети. Ветер теплыми волнами бросал в нас свои приятные потоки, от которого мы жмурились, и даже немного подавали наши тела ему навстречу, чтобы ощутить полноту и его стройную упругость. На дороге причудливыми вихрями поднималась пыль, взмывая высоко в небо, а когда ветер смолкал, то она оседала сероватым ковром на остывающую землю. А мы сидели и молчали, - молчали хорошо, даже талантливо. У меня так выходило только с Пашей. Двор к вечеру начинал становиться одиноким: родители за руку уводили непослушных детей домой, молодежь расходилась в укромные и потаенные места, где они были бы недоступны лишним и пристальным взорам. Только я и Паша отчего-то сидели на ступеньках, ведущих в темное пространство подъезда, без какой-либо цели и плана. На нас напала нега вместе с летним ветром, теплом и беспечностью, которая не так часто заглядывала в наши души.
Паша уродился коренастым и здоровым парнем; он всегда был заряжен, как готовая взлететь пружина, и на все происходящее вокруг реагировал стремительно, не мешкая и не медля. Его походка была похожа на походку медведя: развалистая и плавная, но в каждом шаге ощущалась сила и мощь, спрятанная под видимым спокойствием. Образ Паши был для меня загадкой: я не мог понять, как ему удавалось в считанные секунды от умиротворенности переходить в состояние бешеного вихря, который сметал на своем пути все, что попадалось на глаза и зачастую под его здоровенную руку. В тот вечер он был подозрительно спокоен, скорее, он был пропитан грустью, которую я очень редко замечал на его лице.
- Я недавно со своей девушкой расстался. – Начал уныло Паша, не поднимая своей головы, разглядывая что-то под ногами.
Я промолчал: было трудно выйти из того приятного ощущения ничегонеделания и отчужденность от внешнего мира, но при этом я наслаждался всем тем, что меня окружало, как бы сохраняя дистанцию вытянутой руки, и, не подпуская этот мир на короткое и опасное расстояние.
- Представляешь, мы уже вместе почти пять лет. – Продолжил он. - Последний год оказался трудным, но мы справились: ведь она уехала в Питер учиться, а я сюда вот… Ждала меня. Целый год. На каникулах, когда приехал к ней, не отходил от нее, лелеял, любил, обхаживал, дарил подарки, и она меня любила. Короче, все было хорошо. И тут мне неделю назад звонок. Она сказала, что больше ждать не может, и, что нам нужно расстаться…
Паша как был, так и оставался коренастым, не смотря на то, что сидел он как столетний старик, но таким печальным я его еще не видел. Он есть и остается заряженным как готовая в любой момент взлететь пружина, но сейчас раскис. Любимое занятие Паши было лаконичным – мордобой, и он этого не стеснялся. Раньше, если бы вы увидели его на улице, то вы бы поняли это и без слов, но в этот холодный вечер вам бы стало его жалко.
- Дружище, не грусти. Понимаю, что тяжело, но видно не по пути вам. Лучше забудь о ней. – Говорю я, выжимая из себя слова, и дружески хлопаю его по плечу.
- Сейчас, вот кое-что вспомню и точно забуду. – Лицо Паши засияло. – Так вот, был выпускной. – Начал он свой рассказ. - Она вся красивая, в легком, белом платье, стройные ножки, округлые бедра, волосы накручены, в общем, красавица. Мое любимое занятие, как известно, мордобой. (Я предупреждал, что он не пренебрегает данным фактом), а она меня танцевать завет. Так какой же из меня танцор, если я не умею. Я, короче, наотрез отказываюсь. А она недовольная вся – ей видно хочется поплясать. Подходит потом ко мне и говорит: "Не будешь возражать, если я потанцую с другим парнем. Просто танец и все". Я что, я не против, тем более она просит. (И это говорит человек, который обожает мордобой). И вот она вальсирует или что там делают на танцполе, в общем, двигаются по кругу. А он, этот сука, наглеет – руки все ниже и ниже. Ну, я ему так свой кулак показал. До него дошло - лапы на место убрал. Потом после танца он подходит ко мне и начинает предъявлять, мол, чего мне кулаком тычешь. Я что, я говорю: «Пойдем-ка в туалет», и как-то между прочим уже тащу его за шкирку туда. Этот был одет в белую рубашечку, в брючки и такой галстук у него был – загляденье, в горошек - по моде. Пришли в туалет. Я смотрю на него, он на меня. «Галстук реально хороший» - думаю и сразу же сообщаю ему об этом. Потом так беру его за этот галстук, тяну на себя и с разворота бью локтем в нос. Он обрубается, там кровь, обмякшее тело... Я довольный собой ушел. В чем суть то: мы идеально подходим друг другу, потому что я люблю мордобой, а она танцы.
Паша застыл в мечтательной улыбке. Не совру, если тогда перед его глазами пролетели все те чудесные эпизоды выпускного вечера. Я выдержал небольшую паузу, чтобы эти моменты еще немного покружились в его сознании и сказал:
- Паша, нужно забыть. Что поделать, если города разные. Все кончено. Лучше тебе забыть ее… - Я замялся, потому что понял, что глупо было повторяться.
Он резко встал, посмотрел на меня в упор глазами, которые я так часто видел, когда Паша начинал переходить в состояние взлетающего и разрывающего все на своем пути человека. Я испугался, потому что в душе побаивался его строптивого характера.
- Забыть?! – Крикнул он мне в лицо. – Забыть?! И это ты мне говоришь? Пошел ты знаешь, куда со своим забыть… - Он смачно на меня выругался. – Мы, черт возьми, идеально подходили друг другу.
Я как сидел, так и продолжил сидеть на холодных ступеньках и смотрел как его громоздкая и развалистая, но вместе с тем упругая фигура все дальше и дальше уходила от меня, скрываясь в вечерних сумерках. Я улыбнулся и сказал как бы ему, но все же себе:
- У вас был прекрасный тандем – вальсирующий мордобой.