Знакомый запах. Долгий плен,
В котором день бесцельно прожит,
И чистых до блевоты стен
Ничто переменить не сможет.
Да, нужно верить, что не прав:
Я уменьшать не должен силы…
Меня проводит до могилы
Крест – неестественно-кровав.

Он там, где стих соседний ряд.
Вчера напрасно я с соседом
Заговорил. Мне невдогад,
Что было правдой или бредом.
И вот теперь, разинув рот,
Не ждет последнего укола.
Пусть где-то стонет радиола:
Он не проснется. Он – умрет.

Какое придал навсегда
Господь значенье этим шуткам?
Мы – исключение, когда
Больны и телом, и рассудком.
Да, мало нас. Но под луной
Из дюжины – десяток свежих,
А остальным – души в невежах
Не тронуть больше ни одной.

Какой унылый, жалкий вид
У тех, кто подвергался пытке!
Их никогда не оживит
Вода, налитая в избытке.
А впрочем – Бога не вини
И не ищи вселенской злобы.
Их отодвинут – просто чтобы
Букет не портили они.

Садится солнце. На стене
Картина вновь порозовела.
Я засыпаю в тишине,
Мне до иного нету дела.
Пускай низвержен был кумир,
И кто-то, плача, кличет маму, –
Несчастный, вглядываясь в раму,
Еще цепляется за мир.