Сумрачным вечером
Окликнул меня на улице:
«Не узнаешь?
Я же Балякин!»
Боже, как давно это было!
Он приезжал в редакцию
Почему-то всегда
На складном велосипеде.
Складывал его,
Волок ко мне на третий этаж,
Здоровался: «Поэт Балякин».
Всегда небритый,
Всегда под хмельком.
Привозил стихи,
Я их отвергал.
Снова привозил.
Я снова отвергал.
Стал его личным врагом.
Всем он так и говорил:
«Матренин – мой личный враг».
Потом уже не приезжал.
Иногда звонил.
Говорил: «Михаил!»
Скрежетал зубами,
Добавлял: «Васильевич!»
Далее – непечатно.
Позже я видел его
На каком-то поэтическом фестивале.
Со сцены так и сказали:
«Выступает поэт Балякин».
Вышел и читал, подвывая.
Ему внимали,
Принимали…
Утверждать «Я поэт»
Все равно, что твердить «Я – красавец».
Я вот так не могу.
Он – мог.
Хотя, кажется, так и не смог
За всю жизнь напечатать ни строчки.
И вот он стоит.
Как всегда – под хмельком.
Неухоженный,
Бомж бомжом,
Под холодным осенним дождем.
Говорит мне растроганно:
«Миша! Миша!
Как давно я тебя не видел!
Миша, Миша!
Только ты мне скажешь всю правду:
Неужели я плохо пишу?
Вот послушай хоть это
(читает),
А теперь вот это
(читает),
А на эти слова даже песню сложили!
(поет, подвывая)…
Так ли все это плохо, Миша?
Только правду скажи!
Я ведь скоро умру!»
Присмотрелся и вижу:
Не врет.
Очень скоро умрет.
Что ответить ему,
Чем утешить?
Да и кто я такой, чтоб судить?
Я в своих-то стихах не уверен.
Ну а он?
Чем он хуже всех тех,
Что бессмыслицу пишут,
Но при этом в чести,
Ловко доят славистов на гранты,
Имена на слуху…
Ну а он,
Всю судьбу подчинивший единственной страсти –
Быть поэтом,
Ни строки не увидев в печати при этом,
Может, он-то и есть – настоящий?
Попросить его тексты,
Перечесть и набрать,
Запустить в Интернет,
Пусть они там висят,
В этой вечной сети,
В мировой паутине,
Как итог его жизни…
Неужели и впрямь
Есть у каждого Главный Читатель,
Объективный Судья?
И любая судьба – лишь строка
В этой Самой Огромной Поэме?