Крестик памятный да рубашечка с птицей, вышитой на груди.
Фото с надписью. – «Сын Аркашенька». Рядом слёзное – Бог простит.
Буквы выцвели в закорючках-то. Бабка "клад" хранит в сундуке.
От молитв совсем спину скрючило. Взгляд потерянный. Моль в платке.
Ест да поедом душу грешную. Никого давно рядом нет.
Пробормочет вдруг:
–Хватит. К лешему. Опостылел мне белый свет.
Да хватается за верёвочку. Только узел ей не связать.
Ослабела вдруг, став беспомощной. Где же прежние ум и стать?
То забудется, к двери кинется. К сыну блудному, вдруг поймёт...
Закручинится – чуждый сызмальства. Кто в семнадцать лет ждёт приплод?
Недосуг растить – время манкое. Не исправить грех без семьи.
Ишь, на счастье-то все мы падкие. Не хватило бы на двоих.
Вот и отдан был в детский дом сынок. Навещала же. Иногда…
Жмёт с тех пор в груди. Был бы добрый прок. И мотив – самой не рыдать.
Вырос родненький, хоть не вынянчен. Инженером стал. Там, в Москве.
Не зовёт к себе что-то сыночка. Не звонит уже целый век.
Бабка охает:
– Кто ж без крайностей? Душу вывернешь ради благ.
Каждый в юности оступается. Ей бы шанс вернуть – сделать шаг.
Запоёт она колыбельную и качает вновь, как дитя,
Ту рубашечку, что нательная. Шепчет истово:
– Нет, не зря...