Стоит луна.
Она почти дневная –
так плоть ее рыхла, что сквозь нее
просвечивает небо.
И дорожка,
словно береста, на воду легла.

Всю ночь блестят на валунах чешуйки
слюды, и темные массивы леса,
снедаемы бессонницею, дышат
и вздрагивают стаями листвы.

За всю-то ночь едва ль одна звезда
взойдет в глушайшем закоулке неба
и свянет; убегают по воде,
подобные следам копыт коровьих,
темно-зеленые листы кувшинок,
и в страшном, заболоченном заливе
скребутся в борт бессонные, косые,
костлявые травинки, и поют,
и плачут надо мною комары…

В далеком городе текут, быть может, годы,
а здесь они образовали заводь.
На век, на век растянут каждый миг
и на воде с прожилками зари
так долго заживает шрам от лодки.

Лечь отдохнуть, и небо белой ночи
над лодкою, как над огромным глазом,
вращаться станет…