Была эта оттепель, с каплями в жесть,
с тяжелыми, полными влаги ветрами,
как ложь невозможной весны, как болезнь, -
последняя боль заживающей раны.

И не было вздыбленных льдин, но везде
чернели орнаменты луж и проталин,
и в снежной, густой и зернистой воде,
колючие, медленно гибли кристаллы.

Дыханье подъездов и арок, сопенье
и спазмы, одышка зимы на бегу,
антенны под желтыми тучами, тени
ветвей на изъеденном оспой снегу…

Я стал бы сильней, распрямляемый злостью,
под тяжестью зноя, в тисках холодов, -
но талая кровь моя вкрадчиво льется,
и тело пустеет, как брошенный дом.

Не крошатся грани, и связи не рвутся,
а тают - так тихо, что нечем помочь;
не травы, а столбики спирта и ртути
восходят - в термометрах, впаянных в ночь.

И пальцы вот-вот разожмутся, и, плавясь,
ручьи потекут, и дома задрожат,
и город, тяжелый, пропитанный влагой,
начнет оседать и ломаться, шурша.