Я смотрю на них, а они глядят на меня,-
Узнают ли?.. Конец недели. Осадок дня.
Надо льдом реки снова взнуздывает коня
ни разу за триста лет не севший в седло..

В эти пятна света, в крещенскую тьму гляжусь:
Различаю безумный зрачок, удила на вкус,
Запах рук и пота, копыта гранитный хруст..
Они целы. На том же месте. Им повезло..

У числительных века стойкий и жестяной
стук гвоздей в сапогах идущих к двери за мной,
лепет многих вод, струящихся за стеной,
оставлявших в руках реальности нежный, мятый
чёрно-белый клочок пространства, где снег и смог,
где и дым из труб по сырому небу тянуться взмок,
и каждый такой кусочек - МОЁ письмо
- из сорок первого, тридцать седьмого, девятьсот пятого..

В коридоре Времени, изогнутом и немом,
нервом лучшей из всех иллюзий, на си-бемоль,
он ворвётся в сетчатку, родится во мне самом -
как воздух, голосом раздирающий шею,
СИГНАЛ оттуда, где было всё хорошо,
где деревья и храмы, которых я не нашёл,-
все на месте, а гимназический ремешок
Фонтанки не дослужился до портупеи.

Повторяю, как заклинанье: счастливцы те,
кто остался в светотенях на немом листе
дагерротипа, картона,- суть пустоте
с покойным в сени неведения лицом..
Им дано было право гордиться своей страной,
верой, предками и потомками, то есть мной,
а если ей угрожали - стоять стеной,
победить или с честью пасть под живым свинцом..

..Я смотрю на них, а они глядят на меня:
узнают ли?.. начало века. осадок дня.
Под последним лучом тень от вздыбленного коня
протянулась почти к Сайгону. Немного жаль
предававших и преданных. верящих в новый мир
в нищете коммунальных, съемных, ничьих квартир,
за одно поколение превративших страну в сортир,
все ещё ожидающих чуда.

..Зима. Февраль.