Июль, жара. Двенадцать дня. Плащи, муаровые ленты.
Колокола в церквях звенят. Коты снуют у постамента.
Тому, кто сверху – всё равно. Он жил да был, творил и гробил.
Писал стихи, не пил вино, любил котов. Работал... вроде.

Присев на левое плечо, подальше от гвоздик и циний
прочистил горло старый чёрт – оторва, хам, поэт и циник.
Его крылатый оппонент, что говорил и мыслил здраво,
как медный всадник на коне, тотчас пристроился на правом.

Кивая на толпу в плащах, на спичи, речи и тирады,
хвостатый принялся вещать, что жизнь – отстой, а люди – гады.
К поэтам больше ни ногой, мол, тяжело держать в узде их.
В союзе через одного все подлецы и прохиндеи.

И даже этот, ё-моё, который весь в разводах птичьих,
поверь, был тот ещё хорёк – непостоянный и двуличный.
Стихов, должно быть, книжек пять – все о любви к родному краю.
Строчил себе, а помер – глядь, а у него семья вторая!

Возьми хоть этот юбилей... Да убери ты эти крылья!
Народ с заводов и полей свезли сюда и не налили.
Скажи, зачем? В миру ином им ни к чему чины и ранги.
Тряхнув потрёпанным крылом, ему ответил старый ангел:

– Всё это чушь – стихи, любовь, творожный тортик с цифрой сто и...
Ты знаешь, он любил котов. А это, друг, чего-то стоит.