Осенний вечер,
сотканный из грустных улыбок,
уходит,
цепляясь за мёртвые травы
солнечной бахромой.

Над толпою ржавого орляка
паутинки выгибаются на ветру,
превращаясь в миниатюрные радуги,
дрожащие между моею тоской
и улыбкою бабьего лета.

Благодарю тебя, Боже,
что есть в этом мире осень,
а у неё за пазухой -
такой сладкий вечер!
Моя душа светится,
как глаза ребёнка,
вошедшего в магазин игрушек,
а тело моё,
обмякнув,
предлагает ей
построить на этой полянке кущи -
одну - для себя,
другую - для музы,
а третью - для нашей усталой философии,
таскающей в рюкзаке тяжёлые мысли,
отказываясь от помощи божьей.

Но разве Бога нет?
Даже здесь и сейчас,
в этом осыпающемся Эдеме?
Мне кажется, я начинаю верить
в желтобородого садовника в голубой кепке.

Не он ли бродит там,
в берёзовой роще,
искоса поглядывая на горе-мыслителя?
Мне кажется, наши с ним желания сегодня совпадают:
чтобы слово «сейчас» растянулось до звёзд,
а корокое «здесь»,
этот плотный клубок Ариадниной пряжи,
распустилось стёжкой,
по которой уходят и возвращаются
осение вечера.

Чтобы я перестал сомневаться,
что здесь и сейчас -
это две капли:
капля времени
и капля пространства,
и они готовы слиться в поцелуе,
в знаке бесконечности.

Как два сердца -
моё и осеннего вечера.

Наконец я понял задумку твою,
о Создатель осени!
И радость разрывает кокон печали,
и уже не понять,
где кончается мой атеизм
и начинается улыбка Бога.

Я гляжу на свои руки -
и вижу красоту ветвей, роняющих листья.
Я наклоняюсь над ручьём -
а там только небо,
журчащее сквозь мою душу,
сгустившуюся в сумеречный покой.
Я закрываю глаза -
и начинается ясная ночь.