Моя душа тяжелее ветра.
Не ищи её звёзд на небесах -
они лежат на земле.

Мои стихи заглушают дыхание любви.
Что ни слово в них, то раненый голубь,
который падает в ад грохочущего сердца.

Моё одиночество -
больница с замурованными окнами.
Уж давно умираю,
а всё никак не увижу света в конце коридора.

Откройте двери!
Впустите пришедшего за мною ангела!
Он, наверно, озяб под небом вашего равнодушия.
Если вы не допустите его
к моей последней улыбке,
то вот:
в моей дряхлой груди просыпается мотылёк.
Он всё равно вырвется на свободу,
он так красив, но вам его не поймать.
Вам не сделать его экспонатом музея!

Но кто меня слышит в этом мире,
превращённом в дворец кривосудия?
А если кто и слышит,
то крутит у виска холёным пальцем.

Вот почему мой голос - сам по себе:
этот старый кривляка признаётся в любви зеркалу,
одновременно прося у него прощения,
за то что тому приходится отражать умирающего.

И всё-то мне кажется,
что не стекло передо мной,
а ночное озеро.
И мне жалко луну,
заплутавшую в ивняке,
а ей жалко жалеющего её старого поэта,
чьё сердце запуталось в паутине стихов.

Бедное моё сердечко!
Ты ослепший мальчик Нарцисс,
всё ещё верящий в рассвет.