Ты всего лишь валун у дороги,
булыжник, не нужный ни времени
(скользит оно мимо и мимо,
волоча полосатый шлейф),
ни небу, что свергло тебя
с пика своей справедливости,
ни ветру (он принимает
только мгновенных Икаров),
ни человеку (дорога,
которую он проложил,
почтительно огибает
твою бессмертную гордость:
так любим мы компромиссы,
называя их поворотами).

Похоже, никто не знает,
кто ты такой, о камень.
Можно назвать тебя
застывшим плевком вулкана,
излишней деталью пейзажа,
обузой на теле земли
(или на чьей-то совести?)

Много ли тех, кто заметит
твою печаль и попросит
тебя, отвердевший сгусток
геологической памяти,
рассказать о радости Бога,
творящего небо и землю,
о том, как из торфа ночи
проросли незабудки звёзд?

А потом... Не ты ли был первым,
кого приласкало солнце?
Не о твою ли грудь,
падая, ангел сломал
крылья? Не на тебя ли
взобрался Адам тоскующий,
чтобы в последний раз
вглядеться в даль, где сияет
златоплодное древо жизни?

И только бродяга-поэт,
на темя твоё озябшее
возложив ладони, сказал
так тепло и нежно, как будто
нашёл тебя в собственном сердце:

О камень, застывший миг
творенья! Не ты ли слепок
безответной любви Создателя
к оживлённой Им красоте?
О, как тебе больно и холодно,
старик, из которого вечность
выдавила весь огонь.
Прими же частицу малую
моей иссякающей жизни.
Я целую тебя, а значит,
оживляю хотя бы на миг.