Ущербное сердце ночи
роется в тучах изношенных -
осколок фарфора тончайшего,
что присыпан алмазной золою.

Месяц мой бесприютный,
что ищешь ты на дороге,
по небесам проложенной,
где странствуют сновидения
людей, созерцавших прекрасное,
но закрывших глаза навеки?

Здесь осколки древнего света
втоптаны в чёрную вечность
тяжёлой поступью времени.

Неужели искорки радости
уронил ты в бездну печали,
а мы называем их звёздами?

Неужели бесценное слово
затерялось в терниях памяти,
в этом бескрайнем мраке,
где даже Бог - невидимка,
а голоса религий
спорят о смысле смерти?

Неужели ты всё ещё веришь
лукавым буквам писаний,
обещающим скорое утро?

Смотри же, мой друг, внимательно
на мир, что раскинулся кладбищем
под твоими туманными крыльями,
под ногами детей, не знающих,
что ходят они по трупам,
пьют их кровь и едят их кости,
повторяя бездумно их мысли.

Зоркий мой месяц, ты видишь,
что земля - затвердевшая губка,
пропитанная слезами,
криками боли и страха?

Разве не слышишь, как горько
плачут бездомные духи?

Они говорят сквозь рыдания,
рассказывая друг другу
свои простодушные сказки
о детстве, о счастье, о вере,
о солце любви, что лучами
пронзает мягкое сердце,
и о ночи разлук, вынимающей
эти стрелы из жалкой плоти,
чтобы кровь, пульсируя в ранах,
говорила о смерти, о смерти...

Отвлекись от себя и послушай:

«Жить он хотел у моря,
чтоб каждое утро видеть
рождение нового солнца,
но...»

«Как же она молилась,
но всё оказалось напрасно...»

«Как он кричал, как бился
в конвульсиях, призывая
на помощь то Бога, то чёрта...»

«А знаете, как она пела!
Словно волшебная флейта
подарила ей звонкую душу,
настоянную на тумане,
фиалках, и одуванчиках,
и соловьиной грусти...»

«Он был не просто поэтом.
Стихи его - двери в сердце,
где радужной птицей сгорает
и вновь рождается вечность...»

«Кричу ей: "Не надо! Останься!"
Но она не умела слышать
душу свою, да и плавать
бедняжка совсем не умела...»

«А это могила ребёнка,
и здесь - я сам это видел! -
тень обезумевшей матери
стала чёрной змеёю...»

«Вот почему не смолкает
над долиною чёрная песня
рыдающего небосвода...»

«Нет, то не музыка неба,
а молоток, вбивающий
в распятье чёрные гвозди...»

«Нет, это прибой океана,
чёрного, словно ужас
того, кто в аду очнулся...»

«Это колокол. Вся вселенная -
чёрный колокол, чёрные звоны...»

«Это всего лишь сердце,
бьющееся о медный
свод, отделивший воду
от слёз и слюны кровавой...»

«О, что же нам делать в потёмках,
где молчанье чернее вопля?»

«О, кто этот мрак прикроет
светлым плащом надежды?»

«Кто своей слабой рукою
войне перережет глотку?
Или нет здесь такого безумца,
в шеренгах рабов разумных?»

Слышишь, ли, чуткий мой месяц,
эти ужасные стоны?
Они мотыльками голодными
летят на огонь моей жизни
и обжигают крылышки,
и падают на дорогу,
по которой иду я к счастью.

Нелепо всё это, не так ли?
Но куда мне бежать от правды?
Как быть мне? Я верю в вечность,
спасающую от страха,
но не могу притворяться,
что уши забиты ватой,
что радостны и беспечны
струны плачущей лиры,
что в сердце нет места для боли
чужой, но такой понятной,
хватающейся отчаянно
за соломинки моих строк.