Под тускло мерцающим апиоидом — прямоугольник стола:
Пифагорейство в отдельно-кубичной кухне.
Всё остальное — излишества: стул, чернила, дела, — 
Стопка бумаг использованных еле заметно пухнет, — 

Можно издать книжонку в сотню-другую листов: 
Пишущий возрастом вышел в лигу «живые классики»,
Но наброски стихов ложатся сначала на стол,
А затем рубятся топором, истираются жёстким ластиком,

Прожигаются папиросой, дымящейся лишь затем...
Так появляется в кухне новая геометричность
До поры, пока в математической пустоте
Из магазинных овоидов не рождена яишня.

Это важнее книжонки, наполненной рифмой слов,
Вычурных фраз, проплаченным предисловием.
Это незабумажненные гнездования сов,
Или, хотя бы, для гнездований естественные условия.

Хотя… Отговорки всё это. Чистой бумаги гладь — 
Бывшее дерево — в строчках чернильных ёжится.
Новая ночь. Стул, чернила, дела — 
Стопка бумаг исписанных еле заметно множится.

Мысли, если не выплеснуть, переполняют мозг,
Перетекают в длинные буквы чудны’х трактовок,
Но только покажется: смог бы быть классиком, наверняка бы смог,
Аннигилирует всё. Остаются стол, лампа и цель —  яишню готовить,

Разбивать в чугунный вогнутый диск овоиды. Так Евклид
Создавал основы науки трудами своими важными,
Чтобы его потомки, узнав это всё заранее, также могли
Стать геометрами. Не насовсем, увы, но, хотя бы вот так, однажды.