Помню, малявкой застряла в заборе:
сёстрам - на радость, тебе же - на горе.
Так испугалась – орала до хрипа.
Листья роняла осенняя липа,
наполовину седа и багряна.
Ты не забыла меня ещё, мама?

***
Когда не стало папы, из-под век
текла жара, не слёзы. Словно мухи –
мол, был – и нет, хороший человек –
шуршали вездесущие старухи.
Объевшись на поминках, скалил пасть
приблудный пёс, дворовый старый Мальчик.
А нам с тобой хотелось лишь упасть
в холодную реку, чтоб крики, плачи,
трёхдневка-смерть сошли с лица и рук;
качаться на волнах, чуть-чуть стыдиться
привычных дел и мыслей. Мимо вдруг
скользнула бы проворная плотвица.

Не бойся, мама, ты всегда со мной,
мы поплывём легко, неторопливо –
и сменится тогда вселенский зной
слезой сугубо личного разлива.

***
А в продуктовой сумке ожил карп –
вздымая жабры, он дышал натужно.
Его безмолвный крик, беззвучный храп
услышав, мы с тобой решили: нужно
вернуть его реке – и пусть живёт,
укрывшись полыньёй как покрывалом.
И сладко, и тревожно ныл живот -
скажи по правде, мама, так бывало
не только у меня?
Встречал подъезд
к обеду нас, распаренных и важных.
И снег пошёл во славу – карп воскрес!
Так было хорошо,
что даже страшно.

***
От лужицы молочной на столе
протягиваешь реки тонким пальцем.
Ну, здравствуй, мама. Старше и старей
ты с каждым днём. Укрою одеяльцем –
не мёрзни только. Носишь до сих пор
отцовские рубахи из фланели.
Ах, деточка, а как там наш забор?
Кто в нём застрял?
Не помнишь?
Неужели?

Прищуриваешь левый /зрячий/ глаз,
грозишь кому-то: Мальчик, фу, не тявкай!
И я начну: когда была малявкой…

И папы нет,
и Мальчика,
и нас.