Память… Девочка с остроконечными, сбитыми коленками.
О чём думала пятилетняя пацанка, оставшись с годовалым братом, без таких привычных сейчас телевизора и компьютера...
Радио – чёрная тарелка. Мы снимали её со стены, клали на кровать и, ложась рядом, слушали сказки, рассказанные голосом Литвинова.
«Здравствуй, мой маленький дружок»…
А крики подросшего маленького брата: - Мама, мама! Хрущёв утонул…
Именно так он услышал речь диктора, про визит Хрущёва. Но куда… В Утану?
Тону! Я не могла это прокричать, так как была страшно стеснительной…
Именно тогда я впервые открыла глаза под водой, и это было для меня открытием – в воде можно видеть…
…Память – лёгкая желтокрылая бабочка, которую очень трудно поймать.
Мы бегали за ней с разноцветными сачками, пытаясь это сделать. Иногда это удавалось.
Что было потом – помню плохо. Наверно, мы пытались брать её в руки, стирали пыльцу и она погибала.
Но другая бабочка осталась в моей памяти навсегда - мне дали приз за лучший костюм.
Моя мама была волшебницей. Она сотворила чудо из куска проволоки, старой марли и измельчённого грифеля красного карандаша - не было даже марганцовки.
Розовая бабочка на сцене школьного театра, среди двух других – жёлтой и голубой.
Соседские девочки завидовали ей, а она долго порхала среди яблонь и кустов сирени, позволяя иногда сделать это и им.
Уже тогда она мечтала стать балериной. Дворец пионеров, зеркала. Пуанты она видела только во сне. Порхать, как бабочка, она сможет не так скоро. Опираясь на щётку и, прыгая на одной ноге, она будет встречать одноклассниц и, улыбаясь, рассказывать им о тех загадочных больницах, в которые её возил на санках отец. Но танцы будет любить всегда.
«Лебединое озеро», чёрное бархатное платьице, сшитое из маминого старого, и восторг от увиденного – она будет помнить это очень долго. Умирающий лебедь… Её мечта умерла.
Теперь уже другая с нетерпением собирает портфель и ждёт того момента, когда пойдёт в первый класс, сядет за первую парту и на всю жизнь запомнит огромный капроновый бант на голове своей одноклассницы. У меня такого не было. Скромная атласная ленточка... Дефицит.
…Разноцветные лоскутки, маленькие пачки лоскутков, которые мама приносила с фабрики «8 Марта», где она работала вышивальщицей. Мастер высшего класса! Позже она работала в ателье, и свадебные платья все хотели шить только в её бригаде – настолько хороши были её вышивки: ришелье, гладь…
А мы шили незамысловатые платья пупсикам, лоскутки были слишком малы.
…Маленький, вышитый мамой, коврик - сказка «Репка». Бабка за дедку, дедка за репку… На нём умещались все наши игрушки. Помню огромного резинового слона, разноцветного попугая… Я аккуратно расставляла на коврике все наши игрушки – никто не заставлял, но мне это нравилось.
День рождения… Открываю глаза, а на стуле возле – кукла с закрывающимися глазами, ресницы, косы - это был восторг…
Память… Я вытаскиваю из её пыльного мешка эти моменты, пытаясь расставить, как игрушки - в уголке, за комодом, покрытом вышитым мамой накомодником – синяя гладь цветов и зелёные листья. На том неприметном коврике… мышка за кошку, кошка за Жучку… одно воспоминание цепляет за собой другое именно так.
Я ещё вернусь к ним. Но я помню о пыли на дне этого старого, прохудившегося мешка. Воспоминания, о которых я хочу забыть, но которые так настойчиво пытаются оттуда выбраться. Я не могу рассказать о них никому и чувствую себя самоваром, внутри которого кипяток, но этот кипяток пить нельзя – он отравлен. И вылить – тоже нельзя.
Память… Жучка за внучку, внучка за бабку… У меня внук. Будет ли ему это интересно?
Сейчас – нет… Интерес просыпается слишком поздно.
Моя мама написала малую толику того, о чём она хотела рассказать, но с каким трепетом я перечитываю эти строки:
«Мне уже 68 и я хочу оставить несколько строчек о своей жизни. Пусть останутся после моей смерти хотя бы они, а не черточка между датами рождения и ухода из мира сего.
Я бы очень хотела знать о своих предках, но, увы… Век такой короткий! Когда интерес просыпается, бывает уже поздно. И никто, и никогда не займет место ушедшего от нас, и ни на что не услышишь ответа!
А из динамика льются звуки полонеза Огинского, затрагивая те струны души, которые звучали только в детстве, печалясь о давно ушедшем и неповторимом. И только теперь понятны строчки, написанные в наших девчачьих альбомах, которые заводили мы еще в начальных классах.
«Детства пора золотая, юность стрелой пролетит, сердце не так уж забьется, кровь уж не так закипит».
Мышка за кошку, кошка за Жучку, Жучка за внучку, внучка за бабку…
Бабушка… Я так мало помню о тебе. Мы не жили вместе.
Надеюсь, что я успею выстроить на этом трогательном коврике из детства свои воспоминания, выстираю и высушу на свежем ветерке этот, уже заштопанный мешок, сложив их обратно.
И буду чувствовать себя наполненным самоваром, из которого будут пить мои правнуки.
А накипь... Она останется со мной, на самом дне. В жизни каждого человека есть место тайне.
2013
Какая же интересная и разная у людей память! Я, конечно, могу вспомнить быт, меня окружавший, предметы. Но мне это не интересно почему-то. Моя память сосредоточена на моём внутреннем мире: сны, мысли, ощущения. А внешнее - только события)
Оля, влёт читается!
Живое...
Очень интересно написано. Воспоминания действительно бывают такими обрывочными, как в калейдоскопе –мелкие детальки, стремящиеся сложиться в узор. Не всегда можно этот узор увидеть, а детальки всплывают в памяти.
"Радио – черная тарелка" – над ё точек нет.
"чёрное бархатное платьице, сшитое из маминого старого и восторг от увиденного" – после "старого" запятая нужна.
Доброго вечера Вам!
Но я помню как нашла письма мамы, после её смерти. Наверное, ничего дороже я не припомню. Особенным было всё: и то о чём она говорила в письмах, и почерк, и даже запах сложенного листа.
Не очень мне нравятся автобиографические вещи, и сама стараюсь обойтись без собственных воспоминаний в текстах...
Но твоя миниатюра – прекрасна, Проза с большой буквы.
С удивительным вкусом написано; есть и горчинка, и светлая память.
Но главное – это гармония, завершённость, послевкусие...
Жду вторую часть.