2 этап: команда «Четверо с мелом» – команда «Звёздный ветер»
Проза

Название: «Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря...»

Задание: прозаическое произведение (до 10000 знаков с пробелами) – Задана строка из стихотворения Иосифа Бродского «Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря...». Заданная строка должна стать названием конкурсного произведения. Тема и жанр не ограничиваются, но название должно подходить к содержанию.

---

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря...

*****
Моя любовь уже проникла в каждую клетку мозга, когда она сказала, что уходит к другому. Сказала просто и буднично – так объявляет кондуктор автобуса следующую остановку. "Прощения не прошу, так как полюбить другого – это не предательство" – эти последние слова ещё некоторое время просто висели в воздухе, и только когда не стало слышно стука её каблуков, беспощадно резанули сознание.
Галя... Галка... Галчонок... Чистая моя... Моя? Или всё? Нет, как это – всё?

Помнится, мы сидели в читальном зале библиотеки, где она работала, и приобщались к высокой поэзии. Сегодня у нас Иосиф Бродский.
– Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря... – голос у Галки не "заточен" под декламатора, но убедителен, – неужели ты не улавливаешь переживание героя? Оно же в каждой строке, в каждом слове! "Извиваясь ночью на простыне"... А "мычащее ТЫ" чего стоит! Какой же ты толстокожий!
Нет, тогда не улавливал. Зато сейчас до озноба...

Мы жили с ней в малюсенькой коммунальной квартирке, выделенной ей, как детдомовской. Я перебрался туда из общаги бумажного комбината, где уже два года работал наладчиком оборудования.
У Галины серые глаза и густые чёрные волосы. Она безумно красива!
Помню, у меня была фотография, где она запечатлена вместе с несколькими подругами. Иногда я показывал это фото друзьям, которые не были знакомы с Галкой и просил их выбрать из всех девушек одну – самую красивую. Но почему-то никто ни разу не указал на моего самого красивого и милого Галчонка.
"Ничего они не понимают в женской красоте" – успокаивал я себя и целовал её изображение.

Когда я пришёл забрать свои вещи, она сказала на прощание только одно: "Обещай, что не будешь искать встречи со мной. Никогда. Обещаешь?" Я пообещал. А потом ночью, притянув голову к коленям, терзал себя за собачью покорность – ну, почему не удержал?! Даже не пытался. Слабак! Или схватил бы за руку и потащил в загс, а то за два года даже не намекнул о свадьбе. Я никогда не думал, что бывает так больно. Даже не так больно, как пусто и беспросветно черно.

С её новым я незнаком. Только единственный раз, уже зимой, случайно увидел их вместе. На нём была морская форма с погонами мичмана. Лицо простое и, что я с удовольствием отметил, слегка угреватое. Но мне больше запомнилась его походка, так уверенно и по-особому мощно, я пройти вряд ли бы смог. Выражение Галиного лица тогда было понять трудно – дул порывистый ветер, она шла, чуть наклонив голову, придерживая шапку рукой. Какое-то время даже стала продвигаться вперёд спиной – может, по причине усиления ветра, а может, заметила меня и повернулась, чтобы убедиться. Я не знаю, какая сила удерживала меня не броситься вслед и, не смотря на мичмана, схватить её за руку и не отпускать уже никогда.
Скоро полгода нашей разлуки, а боль та же… Даже, острее...

Решено. Завтра уже улетаю. На Север. В "городок, занесённый снегом по ручку двери..."

Я уже минут пять стою у входа в читальный зал и незаметно наблюдаю за ней. Мне видно её рабочее место и слегка курносый профиль. Сегодня голова Галины плотно повязана тонким шёлковым платком на восточный манер и поэтому у меня такое впечатление, что она очень коротко подстриглась. Нет, не может быть – она любила длинные волосы. Загадываю желание – если почувствует мой взгляд и повернётся, то подойду попрощаться. Уже не знаю, что лучше.
Не повернулась...

Я женился на пятый год нашей разлуки на тихой, домашней женщине, уже там – на севере. О Гале она ни сном ни духом не ведала и, тем удивительнее было то, что, будучи на последнем месяце беременности, предложила назвать будущую дочь Галей. "Нееет!" – почему-то испуганно возразил я, – "Галя... Надя... сейчас так почти не называют" – уже спокойно резюмировал я, но на самом деле подумал, что ещё одна Галя как-то может затмить память о моём прежнем Галчонке, который никак не улетал из моей головы.

"Я любил тебя больше, чем ангелов и самого, и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих..."

Бродский, Бродский... Коршун зоркий... Знает, где клюнуть больнее...

Из моего окна пятиэтажки видно, как садятся и взлетают самолёты в местном аэропорту. Лет двадцать тому назад лайнер уносил меня из него в город моей юности.
В библиотеке, куда я направился в первый же день прибытия, шёл ремонт. Среди заляпанных краской и побелкой рабочих, я всё же отыскал нужного мне человека. Ольга Сергеевна была уже на пенсии, но продолжала работать в отделе детской литературы. Мы с ней уединились в уголке и она, ничуть не напрягаясь, сразу вспомнила Галю:

– Галину Максимовну? Ну, как же, хорошо помню. Да не только я – все её по-доброму вспоминают... Хороший был человек, небо ей в царство…
– Что? Её уже... нет? – не узнавая своего голоса, переспросил я.
– Так уже больше двадцати лет прошло, как умерла. Опухоль. Бедная, боролась до конца. В радиологии лежала – волосы там потеряла... Так в платочке последнее время на работу и ходила. Потом уже брат её из Феодосии приехал, мичман. Увёз к себе, думал южный климат на пользу будет. Какой там... Вскоре он нам и позвонил, что всё... умерла. Там сестру и похоронил.

А я так и живу в своём небольшом заполярном городишке, но уже один. Жена не так давно уехала к нашей дочери и внукам в Карелию. Как я понял – навсегда. Я её не виню. Просто я не мог дать ей, хоть сколько-нибудь, из тех чувств, которые всю жизнь хранил для другой. Она это чувствовала...

Из моего окна по-прежнему видны самолёты. Но это уже не мой транспорт. Куча разных таблеток и пузырьков на подоконнике говорит о том, что эти четыре угла моей хрущёвки и есть мой последний причал. И ещё у меня есть память. О чистом и светлом человеке, научившем меня понимать Бродского. И жизнь...