2. Написать историю раскрашивая всё цветом ( события, предметы, одежду, героев…)


Утренний час пик, как всегда, был уныло-сер. Трамвай, на котором я привычно ехал на работу, был сегодня не того странного жёлто-песочного оттенка, как обычно – он выглядел иначе. И чего это мне вздумалось отслеживать нынче цвета, подумал я? Наверное, скучно просто так ехать на скучную, тускло-зелёную работу, нужно хоть как-то разноцветить себе дорогу…

И тут трамвай, эта бело-красная сегодняшняя неторопливая гусеница, внезапно остановился. Водитель, похожая на толстого, неуклюжего, весьма нездорового шмеля в своей яркой оранжевой жилетке, открыла дверь и пробубнила совершенно фиолетовым равнодушным голосом в маленький красный микрофон, что на путях авария – столкнулись две машины. Впереди и вправду виднелись ярко-синий «Peugeot» и «Nissan Juke» цвета мокрого асфальта. И пока оба водителя, одетые, как близнецы, в коричневые кожаные куртки, не разберутся, трамвай дальше не поедет.

Народ начал ленивой, серо-буро-малиновой струйкой вытекать из трамвая, застёгивая на ходу лиловые, оранжевые, чёрные зимние облачения и прилаживая поудобнее красные, рыжие и полосато-тигровой расцветки рюкзачки и сумки…

Кто-то толкнул меня в спину, и я оглянулся. Это был старый, какой-то совершенно выцветший, как полинявшая тень, мужчина, одетый вовсе не по сезону в плащ грязно-розового цвета с единственной жёлтой пуговицей, которая грозила вот-вот оторваться, повиснув на бордовой тонкой нитке. Он оскалился беззубым ртом со странно яркими алыми губами, и сказал: «Хвала Создателю, мы освободились». Тролль или леший, подумал я…

Мы почти одновременно вышли из трамвая и поближе разглядели злополучное ДТП. Я-то сразу увидел, что один из участников его – муж нашей бледно-рыжей, как недозревшая поганка, и столь же ядовитой начальницы отдела кадров, который вёз её на работу…

Начальница тут же поймала жёлтое, с чёрно-белыми шашечками такси и уехала. А я пополз, как невыспавшаяся бурая черепаха, к остановке автобуса, которая виднелась невдалеке, маня своим нежно-голубым цветом, кое-где расписанная светло-салатовыми и огнисто-лимонными, ужасающе яркими надписями, непроизносимыми вслух.
Когда же я, наконец, не отрывая взгляда от своих старых, цвета ржавого железа ботинок, добрался до работы, то начальница наша, воинственно пылая бордовыми щеками, уже была, разумеется, там, и угрожающе сжав в тонкую черту морковные губы, велела мне написать объяснительную, почему, мол, я нарушаю дисциплину и систематически опаздываю на работу… гори она ясным синим пламенем…

Объяснительную я написал нежнейшей бронзовой шариковой ручкой и положил на тёмно-горчичный стол начальницы…

Размыто-лиловой, как моя тоска, ночью мне снилась немыслимо-оранжевая жилетка кислотного цвета «вырви-глаз», и такой же кошмарного цвета трамвай, но на месте водителя восседала наша начальница, распухшая от бессильной, уныло-бежевой злобы и ставшая багрово-синюшной, как утопленник. А сизый дед-леший, растянув свои неестественно карминные губы в издевательской усмешке, длинным, корявым пальцем, обросшим тёмно-зелёным мхом, ехидно указывал ей дорогу – к проходной завода, над которой сияла надпись, выведенная крупными золотыми буквами: «Финиш»…