Самая главная дорога остаётся незнакомой до конца жизни. Ты можешь сколько угодно менять маршруты и отклоняться от пути, останавливаться, обрастать обстоятельствами, но дорога будет терпеливо ждать. И когда снова пустишься в путь, ты это почувствуешь. Мы в душе идущие. Кто-то идёт к свету, подчиняясь его силе, кто-то прокладывает ледовую дорожку в ледостырь, живя заботами, кто-то плутает, как заяц в сезон охоты… Разные дороги, и каждый знает, где его путь. Куда он выведет, не знает никто. Вот и Серёжка Дронов не знал. Не знал, что Советский Союз рухнет в одночасье, что жизнь советского школьника и задиры быстро превратиться в жизнь с бандитскими разборками, что в один момент жизнь сломает его в буквальном смысле. Серёжка Дронов сильный, молодой, окажется в инвалидном кресле. Он многое переосмыслит, во многом раскается. Вся его дорога будет заключаться в поездке по маленькой квартире. Он научится зарабатывать деньги, «сидя на телефоне» и разыщет одноклассников. Сергей будет следить за событиями близких людей и в этом находить смысл жизни. Как всё же мы связаны своим прошлым. Оно наполняет теплом сердце.

Не время думать, как могло бы случиться, если бы… Всё случилось так, и нет смысла додумывать. Но когда я думаю про жизнь Сергея, вспоминаю первый его звонок, который прозвучал в моей давно устоявшейся жизни. Диалог показался слегка несвязным, потому что был совершенно неожиданным. Слышно было, как Сергей волнуется. Я узнала его. Не сразу, но узнала. Вспомнила мальчишку, сидящего за партой сзади, которому ручкой рассекла бровь. Открытый взгляд, голубые глаза. Этот шрам остался у него на всю жизнь. Я поблагодарила Бога за то, что иногда мы попадаем не в глаз, а в бровь. Вспомнила, как металлическая пулька впилась моей сестре под глаз. И боль, и слёзы. Отметина долго напоминала об опасных рогатках, пока не исчезла. Советское детство было дворовым, свободным, ярким. Мы учились дружить, прощать и выручать друг друга. Наверное, поэтому мы всю жизнь безотчётно верим дворовым друзьям, одноклассникам.

Сергей звонил не часто, но если звонил, то мы разговаривали подолгу. Ему было интересно всё, что было в моей жизни, и я чувствовала, что это было не формальное «какдела». Мы делились планами и воспоминаниями. Странно всё же, что детство одно, а воспоминания у нас разные. Я расспрашивала его о тех одноклассниках, с которыми была дружна в школе. У меня было ощущение, что он связующее звено между нами. Сергей охотно делился номерами телефонов, будто соединял нас снова и снова в один класс. Иногда я брала телефон в руку и какое-то время смотрела на его тёмный экран. Нет смысла поднимать глубинные слои, когда они уже отлежались, как вековые торфяники под зелёной водой.

Я набирала телефон Сергея, когда он не звонил в течение месяца. Волновалась. Так было и в тот раз. Трубку не брали. Через месяц он позвонил сам:

— Я лежал в реанимации. Воспаление лёгких. Меня выписали умирать.
Мама вызвала «скорую». Очнулся, а возле меня врач составляет акт о смерти. Потерял сознание, видимо, надолго. Я видел их глаза. Скоро умру. Не могу говорить, сил нет. Прости.

Это был последний разговор. После этого молитвы текли о его душе. Бог милостив. Доброй тебе дороги.