Иногда мне кажется, что рано или поздно невидимая ниточка неизбежно сплетает из самых странных событий нашей жизни тот самый единственно верный узор, о возможности существования которого мы поначалу даже не догадываемся. А может быть, это только кажется?

Отдавая нам ключи, хозяйка предупредила:

– Делайте в квартире, что хотите, только не трогайте антресоль. Там вещи мамы, они мне дороги. Как-нибудь заеду и заберу.

Среди тысячи проблем переезда, свалившегося на наши головы как июльский снег (всё это сумасшествие начиналось в июле), нам не было дела до чужой антресоли – облезлой грязно-жёлтой кишки на потолке между прихожей и кухней. Главное, что вопрос жилья решён. Дело в том, что приглашающая сторона бесплатно и «на сколько понадобится» предоставила нам квартиру какой-то своей родственницы, так что речи о выборе не велось. Да и времени на него не было, всё вышло неожиданно и суматошно.

А началось всё с Тимкиной мечты.
Тимке тринадцать, он очень способный и очень трудный. Трудный – это про его характер: бурливый, заносчивый, не признающий никаких рамок. А способный – это про его танцы. Наш мальчик оказался удивительно пластичным, движения любой сложности схватывал на лету, а необычайно живая мордашка умиляла и зрителей, и судей. И как-то незаметно, бог знает почему и из чего, родилась Тимкина мечта. Она держала сына хоть в каких-то рамках и задавала направление его кипучей энергии. Увешанная медалями стена радовала. На полках выстраивались горделивыми рядами всё новые блестящие кубки.
Но то ли начала сказываться привычка к лёгким победам, то ли заявил о себе Тимкин подростковый период – вдруг что-то сломалось.

- Где ты был, сынок?
- На тренировке… задержали.
- Так поздно?!
- Отстань, мам, я устал.

Отчаянное противостояние всему остальному миру, включая нас – это полбеды. Вторая половина беды не отставала: к сумасбродному и вспыльчивому мальчишечьему характеру добавились плохая компания и поздние возвращения с душком курева и алкоголя. И полное наше бессилие. Тимка упёрто, со скандалами и претензиями ко всему и вся катился в направлении, откуда запросто мог не вернуться ни к своей мечте, ни к себе, ни к нам. Кризис вырос до таких масштабов, что мы почувствовали – надо. Надо ухватиться за приглашение в Москву (а способным мальчишкам-танцорам иногда поступают такие предложения) и всё поменять – ради него, несносного, потерявшегося, талантливого. Что это было – рука помощи откуда-то сверху или мутная авантюра? Тимкина мечта казалась глупой и несбыточной, но как знать? Главное, что она есть, и мы решили, что нельзя допустить её утраты. Я, конечно, сомневалась. Но муж твёрдо сказал: «Едем».

Итак, старенькая московская многоэтажка на Истринской, первый подъезд, кривая щербатая ступенька, густой прокисший запах мусоропровода, грязный лифт, громыхающий, как сто консервных банок; седьмой этаж, направо. В квартире несколько лет никто не жил – с той поры, как умерла прежняя хозяйка. Мы понятия не имели, «на сколько понадобится», но как знать, вдруг это надолго?
Мы брезгливо отнесли на помойку старую мебель, сильно провонявшую затхлиной, лекарствами и чужой жизнью. В стахановском темпе были переклеены обои, уложен уютный ламинат в квадратики цвета капучино, покрашены потолки (вместе с антресолью), куплена красивая мебель. В тесном санузле мы отдраили плитку от застарелого слоя грязи, разобрались с протекающими трубами, установили сверкающую новенькую сантехнику. Квартира посвежела, обрела подходящий для жизни вид, и мы стали в ней жить. Мы – это семья минчан из семи персон: я, муж Дима, трое наших чад школьного возраста и два попугая.
Мы не понимали тогда, правильно ли поступаем. Но решение принято, договорённости скреплены, планы и графики согласованы, отступать некуда. Нет, новая жизнь совсем не радовала. Чужое жильё, чужой город, чужая страна. Дождливый неприветливый август добавлял в душу изрядную порцию бесприютности. Неизвестность угнетала, на душе настороженно скреблись кошки сомнения. Внезапно оставленные дела, друзья и увлечения рвали сердце. Дети придирчиво и невесело рассматривали новые комнаты. Я старательно прятала за сжатыми зубами растерянность и нервозность. Даже попугаи нахохлились и грустно молчали.

- Мам, а мы когда-нибудь вернёмся домой?
- Надеюсь, солнышко…
- А скоро?
- Поживём – увидим.

Антресоль под потолком нам не мешала. Правда, сначала одна из её створок упрямо не закрывалась, а оттуда выглядывало нечто мрачное, таившее в своих недрах дух почившей незнакомой женщины. Увернуться от навязчивого духа было невозможно, и Дима вбил гвоздь с краю закрытой створки, согнул его, повернул и прижал ту, что не хотела закрываться. Закрылась – и забыли.

К сентябрю московские будни потекли по установленному расписанию. Мы наладили способ вести минский бизнес дистанционно, дети пошли в ближайшую школу, попугаи чирикали. Тимка приступил к занятиям с новой партнёршей Тоней у новых тренеров. Муж курсировал между Москвой и Минском, а я между детьми, бытом и 1С-бухгалтерией в ноутбуке. Осенняя слякотность и бесприютность добавляли в чашу моей душевной неустроенности приличную порцию смятения. К тому же Тимке совершенно не нравилась новая партнёрша Тоня, и я принимала на себя ежедневные канонады недовольств и ругательств сына.

- Мам, да она в пасодобле вообще стоять не умеет!
- Мам, она ничего не может запомнить!
- Не хочу я с ней танцевать, поехали обратно, мам!

Всё это с первых дней казалось мне катастрофой, которую надо как-то переждать и перетерпеть. Но скоро выяснилось, что катастрофа ещё даже не начиналась. Зябким сентябрьским вечером из кухни раздался вопль нашей десятиклассницы Алеси:

– А-а-а! Какой он страшный, огромный! Ещё один! Мам, скорее!
– Что, что такое, где?! – Я в три прыжка из другого конца квартиры оказалась на кухне и, держась за сердце, пыталась отыскать взглядом кого-нибудь огромного и страшного. Алеся уверяла, что когда она зажгла свет, они «ушли в плиту»:
– Жуки, мам! Большие усатые жуки!

Столкнуться на своем жизненном пути с жуками в плите нам не доводилось, но всё же к моим годам поднакопилось информации об этом затейливом мире, поэтому догадка отвратительно зашевелила в моей голове собственными рыжими усами. На всякий случай мы отыскали в Интернете тараканье фото. Алеся его идентифицировала, а я совсем приуныла: ещё и эта напасть. Мы стали их замечать всё чаще – то у плиты, то по стене кто-то пробежит. Квадратики цвета капучино утратили доверие, потому что иногда противно оживали. Похоже, пока квартира пустовала, твари где-то выжидали, но как только кухня заблагоухала, потянулись на семейный огонек.

- Мам, давай вернемся? Мне здесь не нравится!
- Потерпи, солнышко, так надо.
- Не хочу!
- Потерпи, сказала!

Мы вызвали службу борьбы с насекомыми. Приехали две уставшие тётеньки и заявили, что в этом доме тараканы живут всегда, особенно в мусоропроводе и в квартирах одиноких пенсионеров («вы бы видели, что у них творится!»), а ещё внизу продовольственный магазин («так что же вы хотите?»). В общем, «всё бесполезно, мы уже когда-то пытались». Посочувствовали и уехали.

И у нас началась битва за территорию. Мы с Димой мужественно развернули деятельность по всем фронтам, привлекая детей к труду и обороне. Часто вечер заканчивался так: из кухни уносилось всё, что можно было унести, и нашу такую красивую после свежего ремонта святыню трапез мы обильно обрызгивали липкой гадостью. А утро начиналось с выгребания усатых трупов, которое сопровождалось у меня мучительными рвотными позывами, мытья всего кухонного периметра и переноски обратно из комнат посуды, микроволновки, табуреток... Все возможные тараканьи тропы густо и регулярно прочерчивались специальным мелком и посыпались специальным порошком. Сын громко возмущался и грозился «набить морду дебилам, которые развели этих тварей», дочки хныкали и морщили носы, попугаи участливо что-то орали. Увы, с наступлением сумерек включать свет на кухне стало моральной пыткой: толпы коричневых гадёнышей разного калибра врассыпную бросались прятаться кто куда. Застуканные врасплох, они суетливо искали пути отхода вдоль новенькой столешницы, на плите, а то и на изящном нежно-голубом пластике кухонного стола – моей особой гордости. Твари.

На хранение продуктов вне холодильника, как и на еду в комнатах, было наложено строгое табу («а то они туда как ломанутся, да, мам?»).

Однажды мне приснилось, что тараканы танцуют пасодобль в квадратиках цвета капучино. Вот я делаю шаг, под ногой раздаётся мерзостный хруст, я поднимаю глаза в поисках спасения, мой взгляд упирается в антресоль. И я вижу, как оттуда один за другим выползают тараканы, их становится всё больше, усатое полчище надвигается на меня, перебирая тонкими лапками под оглушительные удары пасодобля… Я закричала и проснулась. И тут меня осенило: твари обитают в антресоли! Да-да, ползущими откуда-то оттуда они бывали замечены. Догадка принесла новые страдания. От мысли, что их там, возможно, тысячи, меня затошнило. Антресоль тянется из прихожей до кухни. Там внутри что-то живёт, кишит, размножается!

Вечером того же дня мы звонили хозяйке:

– Пожалуйста, заберите мамины вещи.

Хозяйка пообещала заехать в ближайшее время.

***
Новые условия жизни и трудности делали своё дело: Тимка, кажется, начинал взрослеть. Он много тренировался, берёг выпавший ему шанс и потихоньку учился ответственности. Я ненавидела жизнь в Москве каждой своей клеточкой, но была благодарна ей за наметившиеся перемены в сыне. Нет, его шумную и заносчивую натуру, конечно, вряд ли что-то способно изменить, но я тихо надеялась.
А хозяйка всё не приезжала. Антресоль нависала теперь над нашими головами как огромная нерешённая проблема. Наверное, это явилось к нам наказанием за какие-то ужасные грехи, потому что казалось адом. Спасения не предвиделось – на новый переезд не было ни средств, ни времени посреди учебного года. Так, преодолевая неотвязное чувство отвращения, мы провели осень и начало зимы. Близились новогодние праздники. Хотелось чистоты, уюта, радости, без ползающей по дому мерзости и чувства безысходности. Зимние каникулы задумали провести в Минске.

-Ура, мам, ура! Домой!

Мы с Димой утрамбовали в машину детей и клетку с попугаями, снова поднялись в квартиру и залили вонючей гадостью всё, что можно было залить. После чего сели в машину и умчали на две недели в родное, милое нашим измученным сердцам жилище без тараканов.

***
Снова старенькая многоэтажка на Истринской, первый подъезд, кривая ступенька, прокисший запах, грязный громыхающий лифт, седьмой этаж, направо. Ещё на подступах к Москве, вымотанные многочасовой дорогой, мы маялись в километровой пробке и мечтали об отдыхе, свободном от ползающих тварей. Ну не могли же они, в самом деле, выжить после такой глобальной атаки, какую мы им устроили. И потом, ведь мы совсем не оставили им еды, ни крошечки.
Быстренько настежь окна, тряпки в руки и за дело. Трупов много, особенно в кухне. Почему они всякий раз вызывают у меня мучительные рвотные судороги? Вот, кажется, и всё, справились. Заглянула в комнату сына. Тимка, вытянув на кровати длинные ноги (в последнее время они у него стремительно удлинялись), блаженно изрёк:

– Крутяк, мам! Твари сдохли! Счастье есть!

Но тут же изменился в лице и застонал: из щели между шкафом и стеной последовательно выдвигались усы, лапы, туловище. Тварь огромных размеров вальяжно проползла пару сантиметром прямо по нашим натянувшимся нервам и вновь скрылась за шкафом. Зачем вообще выползала…

Я в очередной раз набрала номер хозяйки.

– Хорошо, заеду, как только вернусь из командировки.

Как-то февральским вечером, собравшись вместе на кухне, мы разговорились о жизни и всякой всячине. Анечка, младшая, вдруг спросила, поглядывая на антресоль:

– Интересно, зачем хозяйке вещи её мамы? Она же умерла. Значит, и вещи больше не нужны?

Мы пожали плечами:

– Сказала, они ей дороги. Наверное, напоминают о чём-то хорошем…
– А как они напоминают, если она их не видит?
– Ну… она видит их в своей памяти, сердцем… А когда заберёт, станет перебирать, рассматривать, чтобы почувствовать маму рядом…

Тимка хмыкнул:

– Ну и дура! Пока она за ними приедет, их тараканы сожрут.

Мы снова пожали плечами. Что на это ответить? Только одно:

– Ну-ка не обзывайся, Тимур.

***
Антресоль доставляла мне почти физическое мучение. Открыть и заглянуть внутрь – этого я себе даже представить не могла. Во-первых, вещи-то чужие. Во-вторых – а если там и правда кишит?

Как-то нам понадобилось продлить московскую регистрацию, а эта процедура требовала обязательного присутствия хозяйки. Нужная контора как раз недалеко от дома, и мы вознадеялись уговорить вечно занятую женщину заглянуть к нам, раз вышла такая оказия. Где там! Хозяйка едва дождалась завершения формальностей и упорхнула, сославшись на срочные дела.

Весна привнесла оживление в спортивные будни сына: интересные поездки, занятия с мастерами и успешные выступления немного разрядили его недовольство партнёршей. Но добавилась новая проблема: колени. Болезнь Шляттера, бич спортсменов-подростков. Он упрямо игнорировал запрет, терпя боль и рискуя. Наколенники с фиксаторами, бинты – и на паркет. Потом заявило о себе подростковое сердце. От врача прозвучало категоричное: нагрузки уменьшить! А как можно что-то уменьшить, если работаешь в паре? Если ради этого тебя пригласили и на тебя рассчитывают? Нам оставалось молиться.

Однажды Тимка явился вечером особенно хмурый, отказался от ужина, нагрубил всем по очереди и заперся в комнате. Выждав, когда в доме уляжется поднятая им буря, я осторожно постучалась.

– Всё! Уезжаю! Она дура, корова тупая! – в меня полетела горячая порция обид. Тимка лежал, свернувшись жалким калачиком. Я присела на край кровати.
– Рассказывай.

Ах, какая это была тирада про Тонину тупость, вредность, лень и ещё много чего невыносимого! Про то, что мы теряем с ней время, потому что она никогда не затанцует нормально; что с ней возятся, как с принцессой, а на него не обращают внимания; что с любой другой партнершей он бы уже танцевал как бог, а с этой топчется на месте… А сегодня, оказывается, Тоню задело его злое выражение лица. Она, видите ли, из-за этого не смогла настроиться. И его отчитали все, кто мог…

– …А какое лицо они хотели, если эта бездарь два часа не могла запомнить плёвую композицию? А я один раз не улыбнулся, блин, и набросились! Будто это я туплю, а не она! Бесит! Достало! Поехали отсюда! Ты… ты не понимаешь! Ты вообще не понимаешь, каково мне! Мне обидно! Мне трудно!

Я понимала его. Понимала и то, что сыну как воздух нужны такие ситуации, чтобы учиться быть сильным. Я поцеловала его упрямые вихры:

- Сынок, сдаться и отступить можно в любой момент. А вернуться и продолжать – нет…
- А я и не хочу продолжать!
– Ты здесь на работе. Тоня и её вопросы тебя не касаются. Твоё дело танцевать так, чтобы к тебе – к тебе! – вопросов не было. И чтобы из этих тренировок брать максимум.
– Я не железный! У меня эмоции!
– А ты эмоции отдавай танцу, а не трать на обиды. Думай о танце, о технике, не о Тоне. Ты же и сам всё понимаешь.
– Мам… – Тимка обнял меня крепко-крепко. – Я хочу домой. Там мои друзья, моя школа, моя комната. А здесь только эта дурацкая Тоня каждый день! И дурацкие тараканы! Мне очень плохо!
– Но тогда мы не сможем возить тебя к учителям такого уровня, оплачивать столько поездок, турниров, костюмов… Для этого мы здесь, и тебе это известно. Сейчас вы собираетесь на сборы в Америку – разве ты не хотел?
– Пофиг! Не хочу больше!
– А как же твоя мечта?
– Подождёт!

И тут разозлилась уже я. Пофиг?! Мы издевались над собой почти год – и всё насмарку? Нервы, измотанные за последние месяцы, сдали, и я заорала, словно раненый бизон:

– Не подождёт! Если сдашься – не подождёт! Куда ты собираешься её отложить? Забросить на антресоль? И пусть её там жрут тараканы? И гадят, гадят на неё! А время уйдёт! Потом ничего не вернёшь! Если тебе что-то действительно нужно — бери, пока оно рядом! И улыбайся! Плевать на трудности – они всегда будут! Паши! И засунь свои претензии подальше! Их, а не мечту!

Ошарашенный Тимка поморгал и вдруг прыснул:

– Мам, ты чё, при чём тут антресоль с тараканами?

А через минуту прижимался ко мне, как маленький:

– Почему всё так, мам? Почему таким дурам, как Тоня, везёт, а у нас нет этих долбаных денег?

Что на это ответить? Только одно:

– Прекрати обзываться, Тимур! И вообще… ты с жалобами-то заканчивай. Нытьё никому ещё не помогало.

Летом нас ждали большой турнир в Нью-Йорке, несколько соревнований во Флориде, много тренировок и чудесный отдых на берегу Атлантического океана. Всё это пошло на пользу настрою и духу: неотвратимость московского сентября уже не так пугала. И вот снова старенькая многоэтажка на Истринской, первый подъезд, кривая ступенька, вонь мусоропровода, грязный лифт, седьмой этаж, направо. Новый учебный год. Дети учились, попугаи чирикали, тараканы ползали, я всё это опекала и курировала. Хозяйка, с которой договорились встретиться в сентябре, куда-то уехала и обещала позвонить.
Кажется, я стала привыкать к нависанию антресоли над моей психикой. Энтузиазма и времени на регулярную борьбу с тварями поубавилось, и они заметно обнаглели. Так мы и жили, деля одну территорию – люди и насекомые, каждые со своими заботами.

В октябре я уехала на две недели в Минск по каким-то налоговым делам, а мне на смену была привезена свекровь. Заступив на вахту, она с воодушевлением развернула новый фронт борьбы, применяя какие-то известные только ей способы. Свекровь – женщина энергичная, опытная, и у меня затеплилась надежда: а вдруг? Вернувшись, я обнаружила тараканов на прежних позициях, но была признательна свекрови за попытку. Потом я как-то вдруг мысленно решилась: надо всё же заглянуть туда. В антресоль, черти её дерите. Ну, а что, делов-то: всё достать, не разглядывая, забрызгать…
Однако дальше мысленной решимости дело не продвинулось, антресоль осталась нетронутой.

Зиму Тимка провёл вдали от нас. Мы улыбались, пересматривая видеозапись, на которой легенда танцевального спорта Риккардо Кокки, прервав тренировку, вносит в зал торт с пятнадцатью свечками, распевая «Happy Birthday, Timur!» А наш сын, вспотевший, счастливый, набирает воздух всей грудью и под аплодисменты задувает свечки с одного раза. Я точно знаю, какое желание он тогда загадал.
В начале весны Тимка вернулся, чтобы досрочно закончить учебный год и снова улететь покорять танцевальное пространство. Теперь его мечта обрела чёткие контуры, больше не выглядела глупой, а путь к ней больше не казался таким уж призрачным.

И мы приняли решение возвращаться домой.

Прощай, ужасная и неприступная антресоль. Прощайте, старенькая московская многоэтажка на Истринской, первый подъезд, кривая щербатая ступенька, густой прокисший запах мусоропровода, громыхающий лифт, седьмой этаж, направо. Два года нашей жизни. Два года испытаний и хаоса в душе.

Сейчас, спустя несколько лет, мы так и не знаем, правильно ли поступили, сделав тот странный шаг в направлении Тимкиной мечты. Но рано или поздно приходится делать следующий. Через какое-то время, приняв новое предложение, мы отправили сына танцевать за океан: дальше пусть плывёт самостоятельно. Поначалу барахтаться в далёких волнах ему было непросто, но, кажется, сейчас он уверенно движется по верному курсу. Между прочим, победа на чемпионате Америки уже стала для него реальностью. А там видно будет.

Хозяйка так и не заехала. Узнав о нашем отъезде, она вдруг продала квартиру, ни разу в ней не появившись. Новые хозяева, душевные люди, узнав, что мы оставляем там всю свою отличную мебель, на радостях позволили нам пожить ещё месяц, пока Алеся сдаст ЕГЭ и подаст документы в университет. В июле мы окончательно прощались, отдавали ключи и предупреждали:

– …Вот ещё что: на антресоли вещи, хозяйка просила…
– Да-да, она сказала, что скоро заедет и заберёт их…