Летит в аэроплане по чистому небу: солнце по курсу, встречный ветер
……………..…………………………………….фюзеляж от винта до киля обтекает, позади облака остаются.
………………………………………………………………….………….……………………….(Сказка об авиаторе и сирене
………………………………….……………………………………………….…………………………………………………..Милана Секоненко)

— А помнишь, Володя, афиши одинадцатого года, первого слёта авиаторов, да ещё каких! Со всего мира! Я помню их наизусть, запомнила навсегда:

«Полёт над почтенной публикой!»
«Полёт на высоту!»
«Воль плане — свободное планирование!»
«Аттерисаж — спуск на землю!»
А ниже:
«Дирекция просит не пугаться шума моторов.
В случае аварии уважаемую публику просят оставаться на своих местах». —

А я и не боялась летающих небесных машин, я боялась только, что никогда больше не буду причастна к этому.
Ты ведь был там, Володя? Конечно был! Только вспомни: Раймонда Деларош!
Она мой гений, моя фея крёстная, мой ангел, расцветивший все мечты на долгие годы!
Как я умоляла папеньку занять мне хотя бы часть денег, чтобы отправиться во Францию, в лётную школу, где брали всех, даже самых смелых французских женщин!
А Николай Попов? Разбил во время состязаний два своих райта! Как сам жив остался?!.. Но взял два рекорда! Два: по высоте и по длительности беспосадочного. А еще премия по совокупности! — Лидочка говорила быстро, горячо, практически не давала вставить слово, но он и не старался.
Он знал эту ее внезапную многословность. Обычно молчаливая, привыкшая к осуждению ее «чудачеств», она раскрывалась только вот так, один на один с кем-нибудь, (а не тогда, когда все на неё одну). Когда был шанс убедить, хотя бы одного человека в серьёзности и важности своих намерений.

Капризные моторы райтов не захотели работать как надо, с полной отдачей.
Володя — Владимир Алексеевич Слюсаренко, помнил всё, будто было вчера.
Он помнил дословно, что писал Генерал-майор Александр Кованько, начальник воздухоплавательной школы после первого в России слёта Авиаторов:
«Я считаю самолёты Райта одними из самых неустойчивых.
Что касается участвовавших в состязаниях пилотов, то нужно воздать должное Н.Е.Попову, великолепно себя зарекомендовавшему с первых же шагов своей авиационной деятельности».

Лида, казалось, ловит его мысли, еще при их появлении:
— Тогда были Райты, Володя: всего лишь райты, а теперь у тебя есть наш Фарман! Он крепче и устойчивее в потоках, да что говорить о том, кто есть кто? Женщина ты, солдат, дворянин или крестьянин? Небо, Володя, принимает всякого…
Володя поёжился.
Он был старше Лиды всего на два года, и так же происходил из семьи военных.
Здесь, в ПРТВ — Первого Российского Товарищества Воздухоплавания «Гамаюн», где он стал её инструктором, они с Лидочкой очень подружились.
Впрочем, по-другому и быть не могло, все были необычайно деятельны, дружны и собраны — иначе нечего делать в школе пилотов.
Чего стоило одно ее появление в этой мужской «вотчине» — ещё очень юной, немногословной но решительной женщины!
После недолгих вопросов многие прониклись её решимостью, а после первых полётов — сразу поняли и простили ей их общую большую страсть — одержимость небом.
Он стал догадываться, что уступит.

— Посмотри, Володя, как неважно теперь всё, кроме этого — освоения неба! — опять заговорила Лида, ее голос стал вкрадчивым, как у искушённой обольстительницы, но, казалось, она не осознавала всей его глубинны и силы.— Вот Константин Арцеулов. Внук самого Айвазовского(!), обучался в известных художественных студиях — даром, что в Академию не поступил, и все говорили, что это какая-то ошибка. Но не ошибка, нет — это провидение божье: он ведь пошел на завод — дворянин и потомственный моряк! Но — нет сейчас дворян и нет больше династий! Пошел он на завод, чтобы себя содержать, да за студии свои платить, всего лишь хотел продержаться как-то до следующего поступления в свою Академию — и вот он теперь где, у нас, мо’лодец! — Лидочка поворачивается и натыкается на входящего Константина Арцеулова, тот мягко улыбается.
Лидочка немного сконфужена:
—Ах, Константин! Вы только не подумайте, что мы тут о вас за глаза говорим… то есть, мы говорили, конечно, — ее голос опять обретает уверенность: — но мы говориле об авиации, о воздухоплавании, покорении неба.
Прогрессе, пред которым все люди, все сословия равны. Мы ведь все здесь ровно молодые птицы, что учатся летать, правда, Костя?
— Ну, право, я не стою стольких ваших слов об интересах сословий, дорогая Лидия Виссарионовна. — говорит Консиантин. Губы его трогает полуулыбка. — Я давно уже во власти этих летающих зверей: свой первый планер построил, и даже смог подняться на нём в небо, в тринадцать лет.
Лидочка поднимает брови, и выказывает невольное удивление:
— Что вы говорите, Костя? Никогда не приходилось о том от вас слышать! Это удивительно, и всё меняет! Выходит, само время повсеместно рождает людей с одним устремление, с одной мечтой и способностями!
— Да, — утвердительно кивает Константин, — я сделал его у себя на родине в Севастополе, где по сей день и живут мои родные. — Константин был не в духе поддерживать ее возвышенный настрой.
Лицо Лидочки стало немного насмешливым, она даже подняла бровь:
— И что вам сказали ваши родные и родители, когда узнали о вашей новой воздухоплавотельной одиссее? Были ли они настолько же «рады», насколько мои? Что они говорили, что писали вам в связи с этим? А ваша невеста ещё не грозилась «немедленно разорвать с вами всякую помолвку», как уже сделали недавно некоторые пугливые барышни? Мои маменька с папенькой всё еще надеются, что я оставлю «эти ужасные машины», и больше ничем не стану управлять — разве, что их для меня воображаемым чинным семейством, как его устроительница, что ни год одаривая их внуками! — Лидочка, не удержавшись, тихо смеётся, видя, как Слюсаренко заливается яростной краской.
Костя улавливает, что зацепил бурю по краю, поспешно откланивается и уходит, а ей всё еще немножко смешно и жаль Володю. Как же они все молоды! А Лида стала вдовой уже в 19. Все чувства, любовь, замужество с его устойчивым положением и даже, страшно сказать — детьми — всё стало для неё неважным. Теперь она ясно понимала, что не это для неё самое главное.
Ей было тоскливо и незачем жить, но всё изменилось в 1910-ом: поехали она к дальней родне, повидать старшего брата, служившего тогда военным в Петербурге, попала на авиашоу — да и осталась здесь.

Как только Костя вышел, Лидочка вновь с жаром обратилась к Володе, не оставив, как он надеялся, прежней темы:
— Володечка, Владимир Викторович, я вас очень прошу! Ну, хотите, я на колени стану?
— Ну, хорошо, Лида, я возьму Вас, на свой страх и риск — возьму! Но обещайте мне слушаться — любого моего слова, и если я скажу сделать, то, что будет должно — Вы меня не ослушаетесь! Дайте слово, Лида! Божитесь мне на своём кресте!
Лида, вздрагивает лицом, и глядя ему в глаза вытягивает свой крестик за тонкую тесьму, прикладывает к губам и целует. Повисает неловкая пауза.
— Володенька, всё будет хорошо, — наконец говорит она. — Я буду слушаться Вас, словно бы Вы снова мой инструктор полётов, а я Ваша ученица…
Владимир, не переставая хмуриться, поджимает губы, — сухо, будто-то о чем-то совершенно неважном, говорит: «хорошо», — отходит к окну и напряжённо думает.

Может, он думает об их первом полете?
Владимир тогда еще не был дипломированным авиатором и только на следующий день сдал экзамен на звание пилота.
Как потом сообщала «Петроградская газета», в первый раз Слюсаренко при пуске случайно налетел на пригорок и поломал аппарат. Лида тогда первый раз немного поранилась. Сколько еще раз им предстоят небольшие и серьёзные ранения! Авиация — и правда, занятие довольно опасное: к 1910 году в Европе и Америке уже разбилось около 40 пилотов.
На заре самолетостроения самолеты не отличались надежной конструкцией. Обучение не было длительным: управление не было слишком сложным, но и самолёты не были такими уж безопасными. Парашют тогда еще не был изобретён, а лёгкий самолёт мог перевернуться от лёгкого порыва ветра.

Лида смотрит на Володю, а он стоит у окна отвернувшись, краткое время, а потом извиняется и наскоро простившись, быстро уходит.
У него много дел: нужно подготовить машину к перелёту. Лида тоже должна быть там(!), но она понимает: если пойти и всем объявить сейчас, что она тоже летит — кто-нибудь непременно отговорит Володю, и тогда их с ним полёт не состоится.
Она придет чуть позже, когда страсти поулягутся, и всё будет выглядеть, как ее естественный интерес к предстоящему грандиозному событию — великому перелёту! Подумать только! Санкт-Петербург — Москва! За каких-то несколько часов полёта! Держись, матушка-Россия! Мы покоряем твоё небо!

Лида тоже стоит у окна задумавшись и смотрит на всех: вот они, лётчики-воздухоплаватели! Первопроходцы неба, но сейчас они на земле и готовят свои машины к сложному перелёту.
Лида смотрит на них — и не знает, что в предстоящем полёте, мотор, всё-таки, забарахлит, и им с Володей придётся вернуться, чтобы еще раз осмотреть его и почистить. Потом он категорически откажется брать ее обратно в самолёт, и возьмёт Шиманского. Как его звали? Мало кто помнил, в памяти остались только инициалы: К.Н. Он сдал лётный экзамен только за два дня накануне вылета и стал третьей жертвой авиации в России после крушения Фармана Володи — Владимира Слюсаренко. Сам Владимир, к счастью, выжил, но долгое время провёл в больнице… Нас было много на челне…
Долетел только Саша Васильев — Александр Алексеевич. Прибыл в Москву совсем окоченевшим, с красными, слещящимися глазами…
Время его полёта составили 10 часов 52 минуты.
Он успел полетать только 4 года, когда началась Балканской война — 1912 - 1913 годов, а потом пропал в плену. Почти все они отправились на фронт уже осенью. Среди них были друзья Володи, бывшие студенты Политехнического и Технологического институтов, работавшие на заводе "Гамаюн". Это были А.А. Агафонов, П.В. Евсюков и Ф.Ф. Колчин, уже с завода. Все они прославились бесстрашием задолго до лётчиков-офицеров П. Нестеров, Е. Крутень и других.

Правда, самыми первыми научились летать, а потом стали инструкторами ребята из их товарищества, «Гамаюн» под инструктажем русских пилотов, прошедших обучение в школе французов. Двое из них, А.А. Агафонов и Ф.Ф. Колчин, участвовали и в Первой Мировой войне.
Сама Лида будет конструировать с мужем Володей самолёты в их мастерской, ставшей потом настояшим заводом. А еще будет учить летать других женщин в их лётной школе и первой из них повторит петлю Нестерова.
А Костя Арцеулов сдаст на военного лётчика и найдёт способ вывода самолетов из штопора — страшного бича авиаторов.
Это было в 1916, когда погибла сама Лида.
Говорили, возможно, это тиф, но Володя был уверен, что ее отравили германские шпионы. Никто из их окружения тогда не болел тифом. Не уберег, значит, думал, свою лебёдушку — ее девичья фамилия была Лебедева…

После 17-го года он эмигрировал из России. Уехал очень далеко — в Австралию,
где жил в городе Брисбене, был членом комитета по организации строительства в этом городе православного храма. Интересно, какого? Красивым ли этот зрам прлучился?
Он еще долго жил на свете, до 1969 года.
Всего через год родилась я, а он успел за это время долгие годы проработать автомехаником, построил еще один из своих самолётов, теперь уже спортивный.
Как тесен мир!
Сама я сейчас, когда бываю в городе, останавливаюсь в квартире на улице имени прославленной первой женщины-авиатриссы — Лидии Виссарионовны Зверевой — Лидочки Зверевой, так и не ставшей дородной дамой, и оставшейся юной, отважной женщиной. Вечная вам память, неугомонные герои-мечтатели, бесстрашные покорители неба, так рано ускользнувшие из нашего бренного мира вслед за своей возвышенной мечтой.
Если немного проехать по нашему району — можно добраться до Комендантского аэродрома, бывшего Коммендантского ипподрома, на котором проходил первый международный российский слёт авиаторов. Слышите? Это шумит пестрошерстая толпа, встречая необыкновенных смельчаков, рискнувших взяться за укрощение диковинных воздухоплавотельных машин!
Теперь аэрпорт на нем закрыт, а в в 90-тых я летала из него в один маленький северный город.
Летела на самолётике малой авиации — Анн-е и любовалась причудливым небом: самолётик скользил меж облаков, причудливо закрученных и вытянутых вверх, словно белоснежные скалы. Высота была не очень большая, чуть выше птичьего полёта. Наверно таким видели небо первые авиаторы.
Но тогда я совсем не знала этого, и даже не догадывалась, что буду жить в таком насыщенном историей отечества месте; ходить по следам первых российских авиаторов, по улицам их будующей истории, носящей имя легенды.