«В своей недоступной высоте все эти гигантские трубы могут игнорировать закон о запрете курения в общественных местах», - сердилась Ассоль, глядя на Город с высоты птичьего полета. Она отполаскивала легкое полотно заката от сажи дымивших заводов в прохладной пенистой влаге облаков и развешивала сушить его прозрачную вуаль над забором леса, темнеющего за городом. «Серый мир, злые люди и розовые закаты… как паруса», - думала она, сидя на крыше городской высотки. «Там внизу ничего не меняется. Всё время одни и те же дела и маршруты, дежурные фразы и люди – интеллигентные и воспитанные, которые с детства знают правила, но улыбаются только внешними лицами. – Ассоль наклонилась вниз и смотрела на непрерывно-прямолинейное движение темных точек и глянцевые спины ползущих механизмов. – Но если смотреть вверх – там небо, а оно всегда разное, потому что живое, а всё, что живёт – никогда не повторяется».

Ассоль родилась в городе, где не было даже реки, а о море только мечтали. Это глупое имя ей дали молодые и счастливые когда-то родители, но сейчас, кажется, совсем потерявшие друг друга в поглотившем их мороке каждодневных срочных необходимостей, от чего отложенная на верхнюю полку гардероба коробка с любовью давно покрылась толстым слоем серой пыли. В детстве Ассоль любила играть с ее содержимым и там же она случайно наткнулась на ключ от двери, которая однажды вывела ее на крышу дома. Вместо тренировки мелкой моторики со смартфоном или унылому хождению по улицам между людьми, людьми, людьми… она приходила гулять сюда, потому что там, внизу ей было тесно – повсюду окружали стены, а чтобы войти или выйти приходилось всё время останавливаться перед закрытой дверью. С растрёпанной короткой стрижкой тёмных волос, в любимом лавандовом сарафане на тонких лямках она выбегала на крышу ловить лицом и распахнутыми руками тёплые потоки ветра, танцевала и смеялась «просто так», без всяких «потому что». «Солнце в сердце, в ладонях радость – отражают блики раскрытых глаз. Следы печали уносит ветер», – слышала она внутри себя, глядя на виражи стрижей в бесконечно-свободном небе над городом.

«Странно, жизнь там внизу, будто «наоборот» – в ней мертвое может жить и расти… но больше пугает то, что оно способно размножаться с большой скоростью, убивая живое. Небоскребы растут, как бамбук, пряча под собой землю и заслоняя небо – чтобы дышать и видеть звезды, нужно лезть на крышу, которая теперь, как новая, еще пустынная земля, а всё, что осталось ниже стало, светящимся неоновыми огнями, новым подземельем».

Сегодня ближе к вечеру, плотно закрыв дверь за уходящим солнцем, ночь натянула сизое грозовое покрывало – у звезд не приёмный день. Ассоль сидела над сияющим электрическими огнями, безбрежным, как море, Городом одиночеств. Под прозрачный купол зонта, по которому уже начали отстукивать ритм ночного блюза капли дождя, забрался увязавшийся за ней местный беспризорник – котенок, которого за жуткую худобу прозвали Зауморок.

- Зря ты сюда вылез. Сейчас будет сильная гроза.

Котёнок лишь дернул кончиком хвоста: «Ясно дело, смену давления уши с самого утра определили».

- Ты ведь и так это знаешь, да? Ты странный…

«Да кто бы говорил!»
Они сидели рядом, глядя на всполохи, быстро приближающейся грозы.

- Скоро накроет город.

Словно ей в ответ, порыв ветра принес долгий раскат грома.

- Молнии похожи на нервы – такие же белые и раскаленные.

«Вот вроде вы, человеки, созданы, чтобы владычествовать над нами, имеете свободу выбора и право творить, только никак не возьмёте в толк, что всё данное вам во владение – живое. Не только те твари, что были по паре с Ноем в ковчеге, но и сама планета. А небо – это огромная душа всего живого, которая полыхает огнём, когда у неё нет больше сил терпеть», – недовольно фыркнул Зауморок.

- Небо не сердится – оно искрит от боли. Оглушает громом, чтобы мы, наконец, услышали и посмотрели через прозрачный пластик каменных коробок на струи слёз, текущих через край неба. – Ассоль повернулась к Зауморку и с удивлением увидела молчаливое понимание на его… мохнатом лице. – Ты ведь всё это знаешь, да? Ты очень-очень странный…

Поёжившись, Ассоль подтянула мокрые от дождя колени к подбородку и опустила пониже зонт, закрывая им себя и котенка от хлынувшего ливня. Струи дождя размывали огни ночного города, словно акварель. Ассоль закрыла глаза, пытаясь отключить в голове эту мигающую электрическую иллюзию. Сноп ярко-белых молний, с сухим треском вспоров тёмную ткань неба, ударил в город, и всё погрузилось в темноту, похожую на ту, что была вначале.

- Ух ты… будто никогда ничего не было, - открыв глаза и ничего не увидев вокруг, прошептала Ассоль.
«И стала земля безвидна и пуста, и тьма над бездной».

Они сидели, близко придвинувшись друг другу, и молча слушали затихающий блюз ослепшей ночи и уходящего дождя.
«Теперь можно снова танцевать от печки», – котенок встал и, не оглядываясь, пошёл по краю крыши.

- Эй, ты куда? – Ассоль закрыла зонт, встала и, не спеша, пошла вслед за ним. Неожиданно ей в плечо ткнулся белый бумажный самолетик. Она подхватила его, не дав упасть и вглядываясь в темноту, стала искать хозяина. В нескольких шагах от неё Зауморок терся о ноги темного силуэта.
- Это твой самолёт?
- Ага. Привет! – Силуэт подошел ближе, и Ассоль смогла рассмотреть юношу со странными серебристо-седыми волосами. – Меня зовут Грэй.
- Вот прямо так?
- Это еще со школы прилипло, - он говорил спокойно и, ничуть не смущаясь. - До середины второго класса, как многие Серёжи, я был Серым. Но когда на английском все узнали, что серый – это грэй, то сначала я стал Серым Грэем, а потом прозвище сократилось до Грэя. Вот такая совсем не романтичная история. А тебя как зовут?
- Ты будешь смеяться.
- Нет, не буду, - сказал он так, что Ассоль поняла, что точно не будет.
- Влюблённые родители назвали меня Ассоль, – слегка смущаясь, она быстро перевела разговор на другую тему. – Откуда ты здесь взялся?
- С соседней крыши. Мы видели тебя и раньше.
- Мы?
- Посмотри вокруг, - холодный свет полной Луны, выглянувшей из-за туч, осветил темные силуэты людей, сидящих, стоящих отдельно и небольшими группами, на соседних крышах. – Ты не одна здесь.
- Почему я не видела вас раньше?
- Наверное, ты просто не замечала… – пожав плечами, то ли предположил, то ли спросил Грэй. – Человек часто видит только то, что хочет и знает, выбирает понятное и созвучное, замыкаясь в нем и исключая всё остальное. Поэтому ему кажется, что он одинок.
- Но разве так неправильно?
- Ты счастлива?

Ассоль остановилась, растерянно глядя на белые крылья самолетика – бумажные, но не потерявшие способность к полету.

- Однажды, после нескольких… или многих попыток найти очень близкого, самого «почти такого же», приходит открытие, что это невозможно – такого, как ты просто нет. Никто не способен решить уравнение твоей уникальности, а любой «другой» вольно или невольно разрушает её, причиняя боль. Тогда, закрывая за собой дверь твоей вселенной, приходит одиночество и становится единственным другом способным услышать и понять. – Они медленно шли по крыше. Ассоль теребила в руках самолетик, Грэй – грустно улыбаясь, казалось, рассказывал ей о своей жизни. – Но это тупик для тех, у кого внутри осталась искра надежды, что есть что-то другое, большее, чем вечный разговор с самим собой. Исподволь, она подталкивает искать выход, побуждая глубже и пристальней вглядываться в жизнь и её проявления, пока не откроется очевидное – в этом мире нет ничего повторяющегося – в живой вселенной такое невозможно, а иначе это лишь копия, оглянись вокруг! Однажды увидев это, решаешься расстаться с одиночеством, и будь что будет, сносишь стены и двери, и остаешься наедине с жизнью – огромной, разной, непредсказуемой… доверяя её любви и мудрости, и идёшь, идёшь, идёшь дальше несмотря ни на что.
- Там на крышах, те, кто решились?
- Митька сказал, что сейчас время, когда опять можно станцевать от печки.
- Кто такой Митька? Что танцевать? Грэй, я… запуталась.
- Серый котенок с белыми тапками на лапах, который сидел с тобой во время грозы – его зовут Митька – бродяга, шастающий по мирам. Он недавно вернулся из очередного странствия и сказал, что вместе мы можем создать новый мир… – Грэй замолчал, глядя в темное небо без звезд. - Страшно, да?.. Но почему не попробовать? Мы не смогли уберечь, поломали, как дети игрушку, тот совершенный мир, что нам подарили. Может, потому что подаренное не так ценно, как созданное своими руками? Мы сложим его заново по кирпичику, шаг за шагом, взяв из себя всё самое лучше. Ты пойдёшь с нами?
- А если мы ошибемся?
- Мы увидим это и постараемся исправить. Но если и дальше ничего не делать, то скоро единственное, что останется, это убегать на крышу и лишь мечтать о звездах.
- Ладно, - она улыбнулась и протянула Грэю свою руку. – Митька… он прав.
Раздвинув руками остатки мокрых туч в стороны, они насыпали на небесную твердь песок времени, беря его горстями из вечности, и пальцами рисовали картины новой жизни.
- Пусть над этим новым миром горят две звезды – два солнца. Одно ярко жёлтое, как раньше, которое даст всему живому свет и тепло. А второе –сияет над нами алым светом, как символ сбывшейся мечты, вдохновляя на перемены и напоминая людям о чуде любви и красоты.

Убедившись, что все человеки при деле, Митька-Зауморок, не привыкший много есть на дорогу, подкрепился небольшой, но толстой сарделькой, оставив на крыше в знак благодарности её хвостик с веревочкой, вылизался, как приличный кот, и отправился бродить по новым пространствам бесконечной вселенной.