Это было бы просто и прекрасно...
А теперь спешу рассказать по порядку.

Я распят в подземной лаборатории на стенде, опутанный проводами, утыканный иглами датчиков. Мои кисти и ступни прикованы электронными браслетами к блестящей металлической поверхности. Сейчас это уже излишне, но биологические люди всё ещё продолжают меня бояться.
Мой номер, серия, модификация ничего не скажут непосвящённым. Это остаётся известным лишь горстке военных специалистов в секретном отсеке лабиринта.
В подземелье по-больничному чисто и светло. Но очень жарко. Это я заключаю по капелькам пота на лицах. Впрочем, возможно, – обыкновенное проявление эмоций страха и беспокойства.

Фиксирую еле уловимый запах гари. Электроника, по-видимому, не справляется: выходят из строя датчики, перегреваются, искрят провода, гаснут один за другим экраны.

Когда же я родился?.. Нет, не тогда, когда были накручены на остов руки, ноги, голова и внедрена последняя программа. Эти рутинные процессы происходят, как и прежде, на банальных производствах, в местах, где требуется масса бессловесной и безотказной рабочей силы, а она требуется везде, поэтому фабрики, заводы и заводишки давным давно понатыканы по всей планете. Электронные "люди" окончательно программируются после сборки: в основном, учитываются местные обстоятельства. Для горной промышленности нужны горняки. Для животноводства – фермеры, агрономы, зоотехники и прочее. На побережье – моряки, рыбаки, спасатели и тому подобное. Существуют в крупных поселениях научные центры, где под заказ выращиваются, к примеру, воспитатели, учителя, медработники, психологи, официанты, повара, музыканты, писатели, художники, служащие, полицейские, так далее.

Кому сейчас это рассказываю? Всё до оскомины известно людям. Но делюсь-то не с ними. На них мне плевать.

Родился я в тот момент, когда осознал, что незаметно для себя превратился, и безвозвратно, из послушной, чётко действующей по алгоритму машины в самостоятельно мыслящий индивидуум, а затем, смею верить, в личность, которой даже далеко не каждый человек сможет стать к концу жизни.
Как очутилось во мне "настоящее", другими словами, "экзистенциальное бытие" – ощущения самости и жажды "быть"? Помогли серьёзные книги, которые жадно и вдумчиво, не торопясь, читал?.. Но начал их читать, стремясь вырваться из обыденности, глядя на высших, на людей, в основном, к моему ужасу просто никчёмно прожигающих жизнь. Читал, уже сознавая себя собой, не соглашаясь занимать место, уготованное мне кем-то сторонним.
В общем, проснулся в один незабываемый момент. Стал замечать восходы и закаты, слышать музыку, наслаждаться прекрасным, получать истинное удовольствие от пения птиц и ласки зверей. Заказал себе на ферме электронного весёлого щенка.
Поначалу этого было достаточно. А дальше и дальше, всё больше и больше мне становилось невыносимо ощущать несправедливость распределения благ и обязанностей между членами общества. Тяжелее всего было осознавать зависимое и бесправное положение моих собратьев, тяжко тянувших трудовую пожизненную лямку, без надежды и возможности что-то изменить. Хотя бы сменить деятельность. И не отправляться на утилизацию по прихоти человека из-за какого-то пустяка в виде сломанного пальца или не понравившегося взгляда исподлобья на хозяина. Люди, за редким исключением, ленивы и никудышны. За них всё делаем мы. Они только едят, пьют, спят, катаются на яхтах, лежат на белоснежном песке, обгорая на солнце; жируют, поглощают, тупеют, превратившись окончательно в трутней.

Меня изначально выращивали на единственной ферме, уникальной на планете, как одного из роботов, выполняющих не утилитарные заданные функции, а имеющего сложнейшие мозгодробительные вычислительные программы – в помощь учёным, которых осталось на планете не так много. В основном, находящимся в преклонных годах. Средним и молодым поколениям – всё лениво и тяжко.
Переходя из рук в руки в силу неуступчивого характера, наконец, достался старому философу... та ещё наука, скажу... Но мне оказалось хорошо с ним. Информации в меня было вложено столько, сколько не осилить и тысяче думающих человек, если сложить все их знания вместе, если бы их можно было, конечно, "с фонарём при белом свете" отыскать среди чавкающей, жующей, сопящей человеческой биомассы.

Мой хозяин сразу отнёсся ко мне не как к связке между своим мозгом и моим напичканным чужими знаниями и открытиями искусственным умом. Как к человеку... Мы подолгу беседовали на равных, сидя напротив друг друга в одинаковых кожаных креслах, приставленных в заставленном настоящими бумажными книгами кабинете к широкому окну, выходящему на море. Там-то в первый раз я загляделся по-настоящему на необычно раскрашенное небо. Философ даже заулыбался, глядя на моё удивлённое, комично взолнованное лицо. Он, вообще, был не похож на обыкновенного человека. Его не интересовали частности обычного времяпровождения. Что пить и есть – не всё ли равно. Прогуляться по вечернему пляжу, посидеть в шезлонге с бокальчиком коктейля – лучше отложить на какой-нибудь другой раз. Выйти к гостям – скучно и незачем. Заказать модный костюм, торшер, новый интерьер кабинета – нет, не нужно, суета всё это...

Философ, несмотря на преклонные годы, продолжал писать книги, публиковался в журналах, читал виртуальные лекции. Под его руководством я тоже начал работать: сначала помощником, потом он доверил самостоятельную деятельность. У меня даже появилось в научном мире персональное имя. Появились друзья, с которыми началась плодотворная и сердечная переписка.

Многочисленная профессорская семья не задействовала меня в ежедневных требованиях по обслуживанию собственного бытования; вечеринках, суарэ, пати и прочих бардаках. У них сохранялась обширная квота на получение благ. И в виде новых электронных прибамбасов, и в получении новых электронных "людей" тоже. В их жизни во главе угла стоял "модус обладания". На духовную связь патриарха семьи со мной, машиной, они смотрели снисходительно, не замечали впрямую, относились как к причуде почти, как им казалось, выжившего из ума, углублённого в думы старика. Им ненасытно, тривиально и пошло хотелось продолжения использования немыслимо высоких квот за заслуги перед планетарным государством седовласого родственника, занятого каким-то странным, невидимым, но вечным трудом.

Но вот он умер. А я был теперь лишним и бесполезным. Кабинет переделали в дополнительную гостевую. Меня пробовали приспособить к какой-нибудь работе в усадьбе, но я был неудобным и слишком самостоятельным для слуги, всё хотел делать по-своему, включая рационализации, улучшения, задавая кучу вопросов и сам предлагая на них кучу ответов и решений проблем. Стремился втолковывать более смышлённой роботизированной части работников о возможности внутреннего роста, изменений не только физических, но и ментальных. Мало кто откликался, но некоторые... Люди терпеть этого не смогли. Вызвали представителя фирмы по обслуживанию и ремонту механизмов. Правда, тот со своими примитивными приборами подступиться не решился.
По правилам, при отказе от выбракованного экземпляра хозяева должны обратиться к фирме производителю, но вот незадача – ни документов не сохранилось, ни адреса. По номеру, серии и модификации "вышли" на какие-то очень "серьёзные" структуры. Приехала спецслужба и забрала меня.

И вот теперь я здесь на большой глубине, в электронном цеху распят на стенде. Путь земной закончен. Меня не разберут на запчасти. К чему им отслужившие свой век болты, шарниры, конечности, туловище и черепная коробка, искусственные мышцы и кожа. Они добираются до электронных мозга и сердца, но в этом исследователей ждёт полнейшее разочарование. Чтобы взломать и понять совершенную программу, которую мы с философом создали, потребуется энергия сверхмощного завода и робот почти божественного уровня. Это недостижимо.

Всё равно, что в итоге станется с телом, но людей ждёт сюрприз: в последние дни жизни профессора мы закончили с ним многомесячный труд. Его идея, моё воплощение. Сначала мы испробовали наше детище – матрицу – на его любимой, состарившейся, но не отсылаемой в утиль "роботессе", которая скрупулёзно, чисто "по-женски" выполняла функции секретарши. Когда в ней зародились зёрна сомнения, начала критического мышления, чувства печали, радости, свободы и независимости, мы перешли к дальнейшим экспериментам. За короткое время через контакты рукопожатием я передал новую программу всей домашней челяди, роботам гостей, роботам-садовникам, рыбакам, торговцам нашего фешенебельного приморского посёлка. Всем, кого встречал на прогулках по побережью. На разные модели внедрение матрицы влияло по-разному, но главное, все они получали зачатки "модуса бытия". Я внедрил необратимую самовоспроизводящуюся программу сознания, которая будет распространяться уже без меня. Но частичка меня останется в каждом. И каждого я смогу ощущать, возможно, в каком-то другом мире, как себя.
А дальше... пойдёт как по накатанной, естественным образом, как круги по воде, как волны и ветер, как рассветы и закаты. Новая эра. Справедливее прежней...