3 этап: Команда «ГАЛО» – команда «Четверо в кубе»
Проза

Название: «И лес превращается в море»

Задание: Прозаическое произведение (до 10000 знаков с пробелами)

Участнику нужно сочинить прозаическое произведение, вдохновлённое одним из заданных изображений (или даже двумя заданными). Конечно, совершенно не обязательно описывать картинку в рассказе, но какая-то ассоциативная связь с изображением должна быть.

---

И лес превращается в море

Иногда, возвращаясь домой с работы, я играю сам с собой в странную игру. Вдруг на середине пути замедляю шаг, смотрю, чуть сощурившись, и притворяюсь, что заблудился. Сумерки разливаются вокруг, тихие и густые, пожирают поселок, лес, озеро за лесом, оставляя лишь тусклую жемчужную полосу в темнеющем небе. На слабо освещенных улицах – ни души. Мир окутан туманом, нередким в наших краях. Желтые фонари мерцают сквозь белесую дымку, словно огоньки далеких маяков в ночном океане. Формы, углы, расстояния – все скрадывается, изменяется, становится текучим и зыбким. Знакомые дома кажутся чужими. И живут в них не мои добрые соседи, а сказочные существа, герои и волшебники.

Я не знаю что это. Иллюзии, туманные миражи, игры усталого разума или реальная метаморфоза. Но я, действительно, теряюсь и не понимаю больше, куда иду. Плыву наугад в туманном молоке и ощущаю себя бездомным котом, осенним листом, соринкой, летящей по ветру. Кем-то очень маленьким и неважным, затерянным на просторах огромной Земли.

Я леплю из тумана причудливые фигуры, и все они – двери в неведомые миры. Сверкающий огнями остров. Воздушный шар. Лодку, плывущую в облаках. Собачью будку, деревянную, крепкую и настолько похожую на настоящую, что как будто слышу вдали хрипловатый лай, такой родной, что к горлу подкатывает комок.

Странной игре меня научил пятилетний сын Янек. А случилось это в последних числах не по-осеннему солнечного октября, во время воскресной прогулки к озеру. Обычно через лес Янек ехал у меня на плечах. Он быстро уставал, был слабым и болезненным. Зато смотрел на мир такими восхищенными и доверчивыми глазами, что рядом с ним я и сам чувствовал себя ребенком. На берегу я спускал мальчика на землю, и он резвился на траве, гоняясь за насекомыми, а утомившись, садился на ствол поваленного дерева и забрасывал меня вопросами. Он все желал знать. Почему у стрекоз крылья прозрачные, а у бабочек – разноцветные? Куда плывут облака? Откуда на дне столько листьев? И почему в море вода голубая, а в озере – желтая?

На море он побывал только однажды – в два года. Мы с женой вывезли его на недельку в Хорватию, чтобы немного оздоровить. Казалось бы, что можно запомнить в таком возрасте, когда человек еще не до конца осознает себя? Но детская память цепкая. И Янек часто удивлял меня, вспоминая что-нибудь настолько неожиданное, что я терялся и не знал, что сказать. В общем, я как мог, объяснял сыну то и это, а потом мы просто молча сидели, слушая тишину. В лесу она – необыкновенная. Сонная, чуткая, пронизанная птичьим пересвистом, редким похрустыванием веток и протяжными вздохами ветра. Иногда Янек бросал в озеро камешки, стараясь, чтобы они не тонули сразу, а скакали по воде.

Денек выдался на славу. Теплый, но без июльского палящего зноя, он нежил и согревал до самого сердца, пропитывая душу солнечной яркой красотой. Хотелось раствориться в нем без остатка – в разноцветном кружеве листьев и в осенней прозрачности воды, в живой голубизне неба и тонких, словно вырезанных из папиросной бумаги облаках, в шорохах и запахах леса. Нежданно вернувшееся лето – пусть всего на один день, час, минуту – все равно драгоценный подарок уходящего года. И снова в лесной подстилке закопошились жучки. В древесных кронах встрепенулись птицы и запели на разные голоса. Выпорхнули из плотных зимних коконов обманутые солнцем бабочки. По озерной глади бесшумно скользила утиная семейка: пестрая утка и зеленоголовый селезень, а за ними, растянувшись цепочкой – пять выросших утят, почти не отличимых от взрослых птиц. Вся эта жизнь казалась такой хрупкой и одновременно красочной, как пронизанный солнцем витраж, что у меня защемило сердце. И Янек почему-то присмирел. Он не бегал и не смеялся, а тихо сидел у кромки воды, пуская в озеро желтые листья-кораблики.

- Пойдем домой, малыш, - сказал я и поднялся с поваленного ствола, отряхивая брюки.

Небо над горизонтом уже окрасилось в жаркие закатные цвета.

- Пап, - сын повернулся ко мне, выпустив из рук последний кораблик. – Давай посмотрим, как солнышко садится.

- Да мы уже много раз это видели, - возразил я.

- Ну, еще разок!

Я покачал головой, напуская на себя строгость. Но замешкался. Мне и самому не хотелось уходить.

Закат разгорелся в полнеба, похожий на далекий пожар. Озеро превратилось в огромное сияющее зеркало, но отражало только свет. В последней попытке удержаться над поверхностью воды солнце затопило все вокруг жидким золотом. Лес – и тот, казалось, притих за нашими спинами, подернутый желтоватой дымкой.

Короткое осеннее лето закатилось вместе с солнцем. С озера потянуло холодом и наполз густой, промозглый туман. Он пах лесной сыростью, поздней осенью, долгими ноябрьскими дождями и ранними морозами. Я заторопился. Посадил Янека на плечи и вместе с ним нырнул под влажные кроны. В тумане и быстро наступивших сумерках я не видел не то что тропинки, но даже собственных ног. С деревьев капало. Я шел осторожно, стараясь не споткнуться о ветку или корень, и очень скоро почувствовал, что Янек дрожит. Я поставил малыша на ноги, потом снял с себя шерстяной свитер и закутал в него сына.

- Папа, мы заблудились? – пискнул Янек.

Хороший вопрос. Вообще-то, по лесу я могу бродить хоть ночью, хоть с закрытыми глазами. Во всяком случае, до того дня считал, что могу. Обычно мой внутренний компас безошибочно приводил туда, куда нужно. Но сейчас, в тумане, он почему-то отказал. И я растерялся.

- Заблудились? Нет... Не знаю. Погоди, Янек, дай подумать, - произнес я, потерянно озираясь.

Из тумана торчали рыжие ветки, стволы и верхушки кустов, а ниже клубилась сероватая муть.

- Папа, я замерз, - пожаловался сын. – Хочу туда, где тепло! Хочу на море!

- Какое еще море, что ты придумал?

У малыша иногда возникали в голове странные идеи – причем нередко в самый неподходящий момент.

- Смотри! – сказал Янек и, вытянув руку, взял пригоршню тумана, покатал в ладонях, как снежок, а потом слепил что-то вроде ракушки. Сперва рыхлая, она на моих глазах загустела, слегка изменив цвет, и выглядела почти настоящей. Чуть розоватая, шипастая морская раковина жемчужно блестела, словно выстланная изнутри сияющим перламутром. Это казалось чудом, но мне было не до чудес. Больше всего на свете я желал одного – побыстрее очутиться дома, искупать малыша в теплой ванне и напоить горячим чаем. Впрочем, ребенком, наверняка, занялась бы жена. А я тем временем выпил бы что-нибудь согревающее. Прекрасные мечты, увы, так скоро им не сбыться.

- Что это?

- Смотри, папа! – настойчиво повторил Янек, и тут я увидел.

В тумане, как полярная аврора в северном небе, разгоралось пронзительно-синее зарево. Холод отступал, прячась в наших волосах, в складках одежды, в туманных ошметках, тающих в теплом воздухе. Таяли кусты и золотые силуэты деревьев, бледные звезды и тонкий лунный диск над нашими головами – эти призраки ночи, еще не до конца проявленные, стеклянные и хрупкие, парящие в сумеречном небе. Хлынул яркий свет, окончательно растворив тьму. Несколько минут – и мы с сыном оказались на пустынном пляже. В обе стороны, насколько хватало взгляда, простирался безлюдный берег. Впереди живописно голубело море. А сзади высились песчаные дюны, поросшие редкой травой и низкими кустарниками. Похоже на Фландрию. Или... Где мы, малыш, чуть не спросил я. Но запрокинул голову – в вышине сияло белое, нездешнее солнце. Неземное, странное, окруженное лучистыми радужными венчиками. Я смотрел на небо, прищурившись, пока не защипало глаза.

Что ж, подумал я, все правильно. Дети – пришельцы с других планет. И каждый ребенок видит солнце по-своему. А какое в небесах светило – таков и мир в его лучах. Мне в детстве оно виделось зеленым, а Янеку – белым. Мы разные. Но встретились на этом космическом перекрестке, чтобы поиграть в отца и сына.

В мире Янека солнце светило раза в полтора ярче нашего, земного. Но не жарило, не кусало, а обволакивало мягко, нежно, словно покачивая на ласковых волнах. Под ногами хрустел белый, как сахар, песок. Тоже не горячий, а приятно теплый. Я пригляделся: в нем поблескивали мелкие круглые камешки, похожие на жемчужины. Но прекраснее всего было море. Сверкая россыпью солнечных бликов, оно медленно и глубоко дышало и на каждом выдохе облизывало берег короткими синими языками.

- Красиво! – восхитился я.

- Правда, папа? Тебе нравится?

- Очень!

Малыш сиял от гордости. Стянув с себя вязаный свитер, доходивший почти до пят, он протянул его мне. Шерстинки еще хранили сырой холод осеннего леса и запах палой листвы. Я прижал свитер к щеке.

- Это – мое море, - сказал Янек.

- Знаю.

Я опустился на песок и погрузил в него пальцы. Настоящий. Не обманка, не туманный фантом. Интересно, он и на вкус – сладкий? Я не решился попробовать. Поднес к глазам блескучий камешек-жемчужину. Он переливался всеми цветами радуги – теплыми, ясными отенками. Я бездумно перекатывал его в ладонях, согреваясь, успокаиваясь, прислушиваясь. О берег тихо плескались волны. Море говорило со мной на незнакомом языке. Сын лежал рядом, раскинув руки и глядя, как в сапфировом небе кружит ослепительно серебряная чайка.

Не знаю, как долго мы пробыли на этом пляже. Время текло лениво, а может, и вовсе остановилось. Но вдруг я словно очнулся.

- Малыш, пора домой! – я тронул сына за плечо. - Мама волнуется.

Янек нехотя встал.

– Жалко уходить. Здесь хорошо и тепло. А в лесу темно и холодно.

- Да, - согласился я. – Жалко. Но, видишь ли, сын. Иногда, чтобы попасть домой, надо пройти через холодный и страшный лес.

Янек кивнул, и мир белого солнца начал тускнеть, оплыл, как свеча и растаял. Снова нас обступил туманный лес. Но теперь впереди словно горела путеводная звезда. Невидимая глазу, она освещала путь сердцу. Я знал, куда идти.