Я спешила в отряд после очередной летучки, встревоженная новой, полученной мною информацией: из спец-интерната в наш пионерский лагерь лагерь прислали детей с ЗПР - замедленным процессом развития. Свободных пионервожатых у нас пока не было, и прибывшую малышню распределили по всем отрядам небольшими группками. Нам, разумеется, порекомендовали ничего не объяснять обычным детям, чтоб новые воспитанники могли влиться в коллектив на общих основаниях, что в переводе с официального означало: чтобы их не задразнили.

Как обеспечить мир во всём мире, я не пока не знала - педагогического опыта у меня не было от слова "совсем". В пионервожатые я угодила чудом: над лагерем шефствовало наше производственное объединение. Конечно, такая лафа - провести целое лето в окружении ребятни и сосен, оторвавшись от набивших оскомину чертежей, никогда бы мне не светила, но, как говорится, не было счастья, так несчастье помогло. За порогом начиналось второе после-чернобыльское лето; киевляне наслаждались разве что виртуальными прогулками по улицам и паркам, которыми нас едва ли не ежевечерне баловала программа "Время". На улицы никто и носу не казал; окна всё ещё старались не отворять даже в жаркие дни, полы в помещениях драились ежедневно.

А тут - на целое лето! Начальник моего отдела в то время меня искренне не любил, и на роль "жертвы" для заклания он выбрал именно меня.

Жизнь в лагере мне очень понравилaсь: высокие сосны, аккуратные кирпичные двух-этажные коттеджи, с рядами светлых комнат на шесть - восемь человек каждая; большая вместительная столовая, игротека, очаровательная площадка с качелями и каруселями, находившимися, правда, в аварийном состоянии, и даже крохотный бассейн у самой ограды. И самое главное - целое море ребятни, в которую я тут же влюбилась, как мне казалось, взаимно. Мне достался отряд самых маленьких - от семи до девяти лет - самых искренних, доверчивых и потрясающе интересных. Конечно, иногда по спине скользил неприятный холодок при мысли, что штук пять-шесть сосен перед самым нашим приездом спилили дозиметристы, да и несколько кустов они выкорчевали - шкала дозиметров в этих местах зашкаливала. Но я была оптимистична, наивна и искренне верила, что строго следуя указаниям директрисы сведу опасность к минимуму. Детей следовало держать внутри закрытых помещений; выводить пионеров из домиков позволялось лишь строем - на линейки, в столовую и какие-то общественные мероприятия.

Эти решения были разумны и логичны в лесу, дышащем радиоактивностью, но мало учитывали природу человека и привычную общую структуру лагерной жизни. Почти все пионервожатые, кроме меня, хорошо знали, как всё должно быть в настоящем пионерском лагере, и совсем не собирались менять свои привычки из-за странных требований директрисы. Уже через неделю пионеры практически всех отрядов соревновались около своих коттеджей в странной игре: чья метла поднимет больше пыли. Ну да радиоактивная пыль от обычной особо не отличалась, а возня с малышнёй захватила меня с головой, наполняя сердце искренней радостью: всё по первым порам у меня выходило на ура. Ну да это - с обычными детьми, пусть даже не всегда из благополучных семей. А тут - спец-интернат, замедленный процесс развития...

Зайдя в наш коттедж, я поняла, что опоздала: детей уже привезли. В узком коридоре между спальнями, окружённые едва ли не всеми нашими питомцами, стояли три девочки и невысокий мальчик. Они, захлёбываясь слезами, дружнo и громко ревели. Остальные дети вовсе не пытались их дразнить: они скорее искренне пытались понять причину этого необъяснимого горя и утешить рыдающих; дети, к которым хорошо относятся взрослые, обычно добры. Но плачущая четвёрка была безутешна; малыши не реагировали ни на вопросы детей, ни на мои попытки их успокоить.

Совершенно неожиданно самая крупная из новеньких девочек сама по себе решила, что время на рёв истекло. Похоже она сообразила, что слезами горю не поможешь и пора осваиваться на новом месте, завоёвывая авторитет. Глаза её полыхнули яростным голубым пламенем, солёные капли на круглых пунцовых щеках замерли и поворачиваясь на толстых ножках всем телом, она принялась тыкать в окруживших её детей пальцем, охрипшим басом задавая один и тот же, похоже, очень важный для неё вопрос: "Ты была в Павловской?" "Ты был в Павловской?" Павловской называлась знаменитая психиатрическая больница в районе моей работы; взрослые киевляне скорее всего о ней слышали, но восьмилетние дети ничего не знали. Наконец-то один из наиболее интеллигентных мальчиков, не понимая сути вопроса, кивнул и сказал, что был в Павловске; скорее всего его взяли туда родители, когда ездили в Ленинград. Девочку его ответ несказанно воодушевил; тыча в парня своей пухлой пятернёй она радостно завопила" Он был в Павловской" и принялась исполнять какой-то воистину дикарский танец, а троица недавно плачущих её приятелей тут же к ней присоединилась, окружив несчастного путешественника кривляющимся вертящимся кольцом. Мне ничего не оставалось, как вклиниться в это кольцо и буквально выхватить перепуганного, ничего не понимающего ребёнка из окружения маленьких безумцев, просто подняв его на руки.

В это момент на моё счастье прозвучал строгий женский голос:

- Это ещё что такое? Надя, Валя и Оксана, ступайте за мной! Тимур, иди за вожатой; она покажет тебе твою кровать. Раскладывай вещи и не смей драться с другими мальчиками! - и обращаясь уже ко мне - У Вас, как мне сказали, есть отдельная пустая комната для девочек?

Я обессиленно махнула рукой в дальний конец коридора и, приказав остальным детям расходиться по спальням, повела Тимура в одну из спален мальчиков, где была свободная кровать. Пока он довольно споро и умело сортировал свои вещицы, раскладывая их в тумбочку у своей кровати, я отправилась в своё ежедневное турне по комнатам. Тишины в тихий час я научилась добиваться лишь одним способом - многосерийным нескончаемым пересказом какой-нибудь интересной сказки или фантастической истории. Спален было около девяти; пока обитатели одной из комнаток слушали захватывающий эпизод, другие старались не шуметь. Заслышав шум, я их очередь в рассказе пропускала и шла в следующую, и дети, внимая сказочным приключениям с искренним интересом, воспринимали это как самое строгое наказание.

Нынешнюю свою сказочную эпопею я вынуждена была предварять сентиментальным рассказом о том, что на свете существуют несчастные дети - сироты. У них нет мамы, у них нет папы, и всю жизнь они живут в специальных домах-интернатах, в таких же больших отрядах, как наш. И на всех малышей в таком классе-отряде есть лишь одна воспитательница, которая кормит, одевает и учит. Поэтому они ведут себя иногда необычно, далеко не всё знают и понимают. Но я очень надеюсь на наших ребят: они будут им во всём помогать и всему учить, ведь бедным сиротам и без того жить очень непросто. Конечно, с точки зрения педагогики, я совершала большую ошибку, рассказывая о новеньких; кроме того я нарушила очередное указание директрисы. Но это было не первое указание, которое я нарушила, а дети из моего отряда и так заподозрили какой-то подвох - слишком уж интернатовцы от них отличались. Впрочем, старожилы отряда ни разу меня не подвели: с новенькими они были неизменно дружелюбны и старались "дружить", насколько новенькие, конечно, им это разрешали.

Человеческая память устроена странно и порой не справедливо: самые воспитанные умные ребята в отряде, не доставлявшие мне хлопот, почему-то давно из неё исчезли, а сохранились лишь те, кто был источником непрестанного беспокойства - в основном, пацаны. Из девочек я больше всего запомнила этих трёх: с ЗПР. Их звали Надя, Валя и Оксана. Надя - красивая крупная "пышечка", с ярким румянцем на круглых щеках и ярко-голубыми глазами, казалась ангелочком, сошедшим с рождественской открытки. Но в груди её билось сердце берсерка и в праведном гневе она могла буквально убить своего противника. Однажды она погналась за каким-то сорванцом, держа наперевес лопату из набора для тушения пожаров, до того прикреплённую к стене коттеджа. Я до сих пор помню, как трудно было догнать эту юную валькирию, и сколь долго сходили с моих рук и ног синяки после моей схватки с обезумевшим восьмилетним ребёнком. После того случая противопожарный набор со стенки убрали навсегда.
Оксана - худая, высокая и веснушчатая, оказалась неисправимой клептоманкой. Она постоянно норовила стянуть какие-то мелочи у других детей, но сама ими не пользовалась, а норовила перепрятать в самые неожиданные места. Поначалу она звала меня "мамой", чем очень меня тронула, и ходила за мной тенью. Но у неё была странная привычка: взять меня за руку, потянуться к ней губами, притворяясь, что целует и неожиданно впиться в кисть острыми белыми зубками. Она проделала этот фокус раз пять, не смотря на мои бесполезные увещевания, но в пятый раз рука моя от внезапной непредвиденной боли резко дёрнулась и непроизвольно прищемила ей верхнюю губу. После этого девочка разжаловала меня из "мамы" в обычные пионервожатые и перестала за мной бегать.

Валя была самой тихой и при этом на редкость упрямой. У неё был брат - белокурый мальчик, ростом с семилетнего ребёнка, угодивший в старший отряд. Оказалось, что он старше всех моих детей года на три-четыре, но в силу какого-то генетического отклонения перестал расти. Из всех зпр-овцев он был мне наиболее симпатичен своей рассудительностью и спокойствием. Однажды я поймала этого мальчика на поломанной аварийно-опасной карусели, куда детям лезть было запрещено под страхом самых жестоких лагерных кар, но к старшему пионервожатому не повела, а эмоционально расписала картину того, что карусель под его тяжестью обломится и сломает ему спину. Мальчик выслушал меня очень внимательно и сам себя назначил сторожем аварийного участка. Я видела, как он отговаривал своих приятелей от небезопасной забавы, а если его не слушали, бежал искать меня. К своим обязанностям брата парень тоже относился довольно ответственно: он периодически навещал сестру и призывал к порядку во время приступов необъяснимого упрямства.

Самым понятливым из доставшейся мне четвёрки был Тимур - мальчик, которого я поместила в спальню двух Дим - к своим лагерным любимцам. Он внимательно слушал все те истории, которые я рассказывала, и, похоже, слушал их с интересом и пониманием. Троица девочек в этом отношении казалась мне абсолютно безнадёжной, и я была очень благодарна Надежде Сергеевне - воспитательнице, приехавшей с детдомовцами, за то, что она проводила "тихий час" именно в нашем отряде, взяв сложных барышень на себя. Мы с ней сдружились. Однажды мы заговорили о Тимуре и она рассказала мне про тяжёлую судьбу этого несчастного ребёнка. Отца у него вообще не было; по слухам он был кавказцем; мать была спившейся проституткой, лишённой родительских прав. Мальчик болезненно и страстно любил её, хоть она очень редко его навещала. Незадолго до отъезда детей в пионерский лагерь пришло известие, что она умерла, но парню об этом ещё не сказали, чтоб не омрачать каникулы.

Тимура я уважала за чувство внутреннего достоинства и умение держаться на равных в детском коллективе. Сам он, похоже, считал меня чем-то вроде живой замены телевизору, ни разу не выразив по отношению ко мне никаких эмоций. Но в кампании, куда он попал, Тимур адаптировался превосходно; дисциплину он не нарушал, серьёзных проблем не создавал и среди обитателей комнаты двух Дим ничем не выделялся.
Эту спальню я называла спальней двух Дим из-за двух самых, пожалуй, ярких персонажей в моём отряде: Димы маленького и Димы большого. Дима маленький - мой любимчик и первый помощник. Бойкий, круглоголовый, шебутной, как воробей, говорливый мальчик очень быстро выбился в неофициальные лидеры нашего отряда. Меня он слушал с раскрытым ртом и горящими глазами, какую бы тему для своих очередных рассказов я не избрала. Своим авторитетом и всеобщей ко мне любовью я частично обязана ему.

Дима маленький едва ли не с первых дней сколотил вокруг себя футбольную команду и каждый день уводил наших наиболее энергичных пацанов на лагерное футбольное поле, где тренировались и ребята постарше. За ними присматривал Игорь, - пионервожатый из соседнего отряда; одним глазом он следил и за моими сорванцами. Правда и тут не обошлось без забавных курьёзов.
Однажды ко мне пожаловала целая делегация из двух пионервожатых из старшего отряда с жалобой на избиение их пионера. Я ошарашенно посмотрела на неловкого увальня, который был выше на голову любого из моих подопечных и изумлённо спросила, уж не тёмную ли ему устроили. Оказалось, бой был один на один с Димой маленьким, и именно этот шкет набил синяки парню, которому и до груди не доставал. Дима, кстати, и не думал отпираться: он горел праведным гневом и искренне жаждал от меня восстановления справедливости. Оказывается парень, Валик, был футболистом абсолютно никаким; его за неумение играть изгнали из команды его ровесников. Поэтому он пристроился к малолеткам, полагая, что хоть тут сумеет побегать за мячом на общих условиях. В результате, получив мяч и замечательную возможность ударить по воротам, в которых даже вратаря в этот момент не было, он промазал и обрёк всю команду на позорный проигрыш.

По-моему, мой маленький приятель всерьёз полагал, что я одобрю его действия и был несколько обескуражен моим недовольством. Исчерпав все свои возможные доводы, я в итоге предложила Диме избить заодно и меня: я тоже абсолютно не умею посылать мяч в ворота, но вполне могу захотеть поучаствовать в игре. Как ни странно, этот аргумент подействовал: Дима извинился перед великовозрастным недотёпой и даже два часа персонально тренировал его на футбольном поле, по словам Игоря, не безрезультатно. Дима и меня хотел потренировать забивать футбольный мяч, но я, увы, была вечно занята. А будь я посвободней, кто знает...

Тимур никогда не оспаривал лидерства Димы маленького; он охотно играл в составе Димкиной футбольной команды и ни разу не вошёл в конфликт ни с кем из моего отряда, даже с Димой большим - рослым для своих лет, непоседливым, непосредственным парнишкой. Такие как он - всегда непроходимая головная боль для учителей в школе. Дима вечно влипал в какие-то истории, и заходя в эту мальчишескую спальню, я прежде всего бросала опасливый взгляд на него, а не на Тимура. И лишь месяца два спустя я поняла, насколько опасен мог быть для моих малышей мог быть держанный незаметный на общем фоне детдомовец.
Лагерная жизнь катилась день за днём, насыщая и поражая меня яркими впечатлениями, большими и малыми происшествиями и бесконечными хлопотами, требовавшими неотложного внимания и отнюдь не всегда связанными с детдомовцами.

Дима большой, к примеру, устроил для наших пацанов несанкционированную экскурсию в женский туалет. Я засекла беззаконие в тот момент, когда он вдохновенно объяснял слушателям устройство и назначение биде. Тащить преступника на расправу к старшему пионервожатому показалось мне чересчур строгим; нотации же неслух привык в принципе пропускать мимо ушей. Я пригрозила мальчику тем, что за любовь к дамской комнате он отныне будет считаться девочкой: я подыщу ему девичье платье и ночевать ему предстоит в нашей вожатской, где спят две женщины. Угроза подействовала: после долгих клятв и извинений я его, разумеется, отпустила и больше в женском туалете не встречала.

Неделей позже долговязый Серёжа, упорно отказывавшийся уйти из девичьей спальни, не смотря на протесты девочек, на ту же угрозу отреагировал совсем иначе: он охотно залез в девичье платье, предложенное одной из барышень для воздаяния кары, и полдня в нём бегал, явно наслаждаясь повышенным насмешливым вниманием приятелей. К обеду я с трудом прекратила этот карнавал, вернув мальчику его истинное обличье, и на всю жизнь закаялась применять подобные наказания.

Больше всего происшествий в нашем отряде случалось, когда мне давали выходные. За смену их полагалось два на вожатого - можно было на сутки съездить домой и отдохнуть.Во время первого моего выходного разгорячённая ребятня в осколки расколотила большущую декоративную вазу в холле нашего коттеджа. Меня в лагере в это время не было, но влетело за это безобразие мне. Петя, наш старший пионервожатый, был кем-то из заводских функционеров; он был большим сторонником строгости по отношению к пионерам и смертельно боялся, что дети сядут на голову любому пионервожатому помягче. Я казалась ему чересчур интеллигентной. В любых происшествиях и неприятностях, случившихся с детьми, он подозревал мою вину.

Пока мы с ним разбирались, прибежала Вика - моя коллега по отряду, и сказала, что исчезла Леночка. Очаровательная восьмилетняя Леночка, чем-то смахивающая на лисичку, воспользовавшись суматохой, сбежала из лагеря. Плачущую беглянку вожатые отыскали далеко в лесу. Из-за пережитых переживаний у малышки разболелся живот, и мне пришлось нести её, как совсем маленькую в медпункт на руках, - благо девочка была худенькой и весила немного.
После моего выходного к нашему малышковому отряду прикрепили ещё одну пионервожатую - Нату. Девушка она была спортивная, решительная, и у Димки маленького появился ещё один знающий арбитр для футбольной команды. Ната взяла на себя какие-то спортивные игры и ежеутреннюю физ-зарядку. Мне эта инициатива понравилась, но далеко не все дети разделяли мою радость. Женя Коростылев, бойкий кудрявый мальчонка лет девяти, которого поутру заставляли заниматься физкультурой где-то на третий день взбунтовался. Сперва он просто игнорировал Натины замечания, а потом, после наиболее резкого, развернулся и удрал в лес. Ната побежала было за ним, оставив упражнения на меня, но довольно скоро вернулась без упрямого мальчика, отказавшегося её слушаться.

- Сам прибежит! Не барин - бегать за ним и упрашивать! - сердито бросила она мне.

По сути Ната была права, но на сердце у меня скребли кошки; минут через десять я незаметно выскользнула из холла и направилась на поиски. Мальчик скорчившись сидел на скамье-качели возле нашего коттеджа. Самому прибежать обратно у бедняги уже не вышло бы: нога его попала в щель между штангой опоры и качающейся балясиной, и кость хрустнула. Даже веснушки растаяли на мучнисто-белом лице маленького страдальца. Глаза, полные слёз глядели на меня с ужасом. Пока Ната с нашим врачом из медпункта отвозили беднягу в близлежащую больницу, Петя, главный пионервожатый, потребовал от меня объяснительную записку.

Он с неодобрением наблюдал, как я, мучимая раскаянием, вожу ручкой по бумаге, но лишь наскоро пробежав глазами мои объяснения, пришёл в тихий ужас.
- Какой бедный мальчик? Что значит - убежал?- зашипел он на меня - Ты что, никогда объяснительных не писала? В тюрьму хочешь попасть и всех нас туда упечь? Родители всех нас засудят!

Я растерянно взглянула на него и послушно стала записывать под диктовку:

- Воспитанник Коростылёв, не желая подчиняться правилам лагерного распорядка и пренебрегая указаниями педагогов, следившими за дисциплиной, самовольно покинул помещение, где проводилась физическая зарядка, в результате чего...

Верное слово много значит - оно удивительным образом влияет на восприятие происходящего. Всё изложенное было верным, но на моих глазах маленький вихрастый непослушный мальчонка превратился едва ли не в закоренелого преступника, навлекшего беду на себя и на весь "педагогический коллектив". По счастью родители забрали ребёнка не поднимая шума: шустрые непослушные мальчишки часто влипают в подобные истории; перелом у Жени оказался не первым.

Случай с Женей произвёл на меня самое тяжёлое впечатление; но иногда грустные события в итоге приводили и к хэппи-энду.

Дима большой неожиданно затемпературил; простуда оказалась пустяковой, но врач настоятельно рекомендовала ему не снимать свитера, выходя на улицу. Я перебрала все пожитки мальчика, но ни свитеров, ни кофт не обнаружила. Запасная одежда приятелей на парня не налезала: он был куда крупнее других мальчиков в отряде, и я нарядила его в собственный свитер. Скудная экипировка ребёнка меня потрясла: я даже посетовала на это Диминой матери в первый же родительский день.

- Но Дима вообще никогда не болеет, - изумлённо воскликнула эта измученная работой и воспитанием двух нелёгких детей, немолодая женщина, - Надо же! Ребёнок заболел!

Мне стало стыдно; я эмоционально заверила её, что всё кончилось благополучно. Как не странно, эта женщина не поленилась разыскать директрису лагеря, чтобы в красках расписать моё внимательное отношение к детям. Это была первая и единственная благодарность кому либо из вожатых за все четыре смены. А я-то думала, что она на меня пожалуется за нотацию!

Смена подходила к концу; мне предстоял второй выходной с ночёвкой дома. Едва ли не накануне Валя - одна из моих детдомовских девочек, дала мне денежку, - две копейки, если мне не изменяет память. Вернее, я увидела монетку в её руках. Её, видимо, обронил кто-то из родителей: дети в лагере деньгами не пользовались. Сама девочка понятия не имела, что она нашла. К моему изумлению она вообще не знала о назначении и функции денег.

Логически это было объяснимо - ведь никто в детском доме деньгами не пользовался, но меня это невежество поразило. Всё же Вале было уже восемь лет; остальные дети дома уже бегали за хлебом и за мороженным. Я наскоро ей пояснила, что в специальных домах - магазинах люди собирают разные нужные вещи, которые обменивают на такие монетки и бумажные рубли. Девочка торжественно вручила мне свою монетку под честное слово, что куплю ей что-нибудь стоящее. Я пообещала. Мне было жаль разочаровывать несчастного ребёнка, объясняя, что на найденные деньги можно купить разве что телефонный разговор. Да и времени тогда на беседу уже не оставалось: нужно было строить детей в колонну и вести на обед.

В тихий час я, как всегда, переходила из комнаты в комнату с очередным рассказом. Сказки к тому времени сменила "История Государства Российского" Карамзина в моём переложении. Запас не-общеизвестных сказок в моей памяти к тому времени истощился, а легенды о Кие, Щеке и Хориве сами по себе казались увлекательной сказкой. Дети росли в Киеве и и слушать о киевских князьях им нравилось, кажется, не меньше, чем слушать жизнеописание придуманной Киром Булычевым Алисы. Я как раз описывала взаимоотношения княгини Ольги с древлянами в спальне двух Дим, когда дверь неожиданно открылась и в проёме показалась сухопарая женщина лет сорока. Я замолчала, вопросительно глядя на неё: она могла быть мамой кого-нибудь из моих мальчиков. Женщина обвела комнату недружелюбным взглядом, на минуту задержавшись глазами на Тимуре, и, не слова не говоря, шагнула к окну. Наши коттеджи вполне могли использоваться и в зимнее время: под каждым окном была установлена батарея парового отопления. Летом она не работала, но дети развешивали на ней свои постиранные наскоро вещицы. Незнакомка покрутила в руках чьи-то сохнущие на батарее носочки, и, совершенно внезапно, схватив с кровати Димы большого полотенце, с рыком "Ах ты зараза! Ты что, стирать разучился?" ринулась к кровати Тимура. Полотенце, описав круг, ударило по одеялу, под которым минуту назад лежал мальчик. Сам он, с поразившей меня быстротой, юркнул под кровать. Швырнув полотенце на постель, женщина гордо выпрямилась и, цокая высокими каблуками, удалилась в коридор. Наскоро кивнув опешившим перепуганным детям, я выскочила вслед за ней.

- Меня зовут Галина Ивановна, - представилась она мне, - я приехала сменить Надежду Сергеевну. Я этих малолетних хулиганов знаю с малолетства. Я должна была дать понять Тимуру, что он под строгим присмотром. Иначе он весь Ваш лагерь вверх дном перевернёт. Вы просто не представляете что он может выкинуть!
- Но мальчик ничего дурного не делал! - возмутилась я, - Вдобавок, у меня рядом с ним в комнате находятся и не интернатовские дети! Что, если они расскажут родителям о рукоприкладстве? Как мне в этом случае объясняться?
- Хорошо, - кивнула мне Галина Ивановна, - я постараюсь при них полотенце в ход не пускать.

Боюсь, что легенда о расправе Ольги с древлянами показалась детям не особо интересной. Язык мой то и дело запинался, глаза всё время замирали на пустующей постели Тимура. Уговорить его вылезти из-под кровати мне так и не удалось: он резонно опасался возвращения своей любимой наставницы.

Приехав домой на сутки, я совершенно закрутилась. Беседы с родителями и подругами напрочь вытеснили у меня из головы обещание, данное Вале. Вспомнила я о нём лишь перед отъездом, когда бежать в магазин было уже некогда. Для якобы купленного подарка, я взяла роскошную немецкую куклу, подаренную мне когда-то бабушкой; остальные свои игрушки я успела к тому времени раздарить. Завидев меня с пластмассовой красавицей под мышкой, Петя сумрачно поманил меня пальцем.

- Кому несёшь? - полюбопытствовал он, кивая на игрушку.- Валюше, - беспечно отозвалась я, - Бедная девочка...
- Бедная девочка, - передразнил меня Петя и поморщился, - наивная несчастная кроха. Твоя наивная кроха вместе с её недоразвитыми подружками в твоё отсутствие привели всех нас к колоссальному скандалу. Они лобались.
- Что они делали делали? - озадаченно переспросила я. Петя обречённо махнул рукой:- Спроси у своих наивных воспитанниц. Может они тебе растолкуют! Надо же, чтоб воспитательница была ещё менее знающей, чем её крохи. Иди в корпус, Галина сейчас проводит с ними воспитательную работу. Она тебе всё объяснит.

Оказалось, все три детдомовские красавицы подыскали себе детдомовских кавалеров и, воспользовавшись суматохой в честь родительского дня, надумали имитировать соитие. Они залезли в негустые кусты, спустили трусики и были застуканы на месте преступления каким-то ретивым родителем, вздумавшим прогуляться по территории пионерского лагеря. Ребёнка из лагеря любопытный папаша уже забрал, но перед этим успел побеседовать на повышенных тонах с директрисой и Петей, пригрозив им Бог весть какими карами за разведенную в лагере аморалку.
Я поспешила в корпус, но успела уже к самому шапочному разбору. Три преступницы смирно сидели на кровати, сложив руки на коленях, а Галина Ивановнa их то вычитывала, то допрашивала с пристрастием. Увидев меня, она воодушевилась.

- Теперь рассказывайте о себе всё. Пусть ваша пионервожатая знает, с какими нехорошими девочками она вынуждена была работать! Оксана, начинай!

Девочки, видимо привыкшие к подобным разборам полётов, заученными голосами начали исповедоваться во всех своих предыдущих грехах. Оказалось, что Оксанка не только воровала мелочи; однажды она опрокинула содержимое ночного горшка в постель подружки и размазала его по простыни; Валя отказалась учить какое-то стихотворение и порвала чьё-то платье; Надя чуть не прибила какого-то мальчишку и даже ударила учительницу. Я слушала все эти рассказы со смутным чувством. Похоже дети понимали, что они поступали нехорошо, но абсолютно не осознавали различия в степени тяжести своих проступков.

Потом Галина Ивановна начала экзаменовать девочек в простейших арифметических действиях, и я, извинившись, вышла. Мне нужно было принимать смену: остальные дети не могли оставаться без присмотра.

Понятно, что куклу Вале я вручила лишь на следующий день. Она к этому времени успела забыть о монетке, и кукле страшно обрадовалась. А уже через полчаса ко мне примчались её подружки, требуя от меня своих игрушек. Мне было несказанно стыдно, но трёх кукол у меня не было; я сослалась на то, что кукла - не подарок - Валя купила её за монетку. Девочки отправились на поиски своих монеток, но, по счастью, их не нашли. А Валя с куклой не расставалась вплоть до конца смены. Она ложилась с ней спать, ходила с ней в туалет и никому не позволяла к ней притронуться. Кукла была единственным имуществом, принадлежавшим ей лично. Ни у кого другого такой куклы не было - не только в интернате, но и во всём лагере.