Теперь каждый на планете может быть достоин рая при жизни. Живи, как должно, вкладывайся в будущее, на пределе возможностей, и будет тебе положенное по заслугам и рангу счастье.
В нынешнем мире, рай или ад, – это не пространство, это просто ситуация.

Я прожила достойно свою жизнь: работа, работа и только работа. На ответственном посту, на благо общества, на пределе человеческих сил.
Поэтому заслужила, для единиц, послежизненное долгое путешествие во времени.

Когда почувствовала, что вскорости, в геометрической прогрессии, превращусь в древнюю старуху, которой уже мало помогут новые операции, впрыскивания, вливания живительных жидкостей, вживление новых органов и костей на замену старым, то завершила все дела, уволилась, напоследок получив прощальную особо почётную грамоту. И гордо заявилась в Бюро особых услуг.
Направление у меня приняли благосклонно, с почётом и страхом. Мало, кто доживает до ста пятидесяти лет в такой прекрасной форме: больше шестидесяти не дашь. И с такими перспективными для последующего поворота судьбы жизненными показателями.

Отказать формально мне было нельзя; недаром я столько лет провела среди указов, формуляров, законов, поправок и прочей канцелярщины.
Нельзя сказать, что полнокровная жизнь пролетела мимо. Удовольствий и привилегий получила предостаточно.
Теперь же готовилась к дальнейшему, более протяжённому во времени существованию, чем у подавляющего большинства живущих когда-либо на планете.

Если не дойти до конца в полном сознании, кто знает, чем всё закончится?
Существует место, достичь которого могу только я! Горизонт, который могу увидеть только я!
Тогда я верила в это.

Со знанием дела подписала бумаги, прошла процедуры для избранных и всестороннюю подготовку. Сама выбрала для себя в каталоге капсулу с узорчатым принтом и её расположение, указав пальцем с изысканным маникюром – на плане в напечатанном буклете – круглый зал на минус семьсот семьдесят седьмом этаже и уютное местечко в центре.
Мне дали неделю на прощание с этим миром или отказ от решения – вдруг передумаю. Оттуда, естественно, никто не возвращался, из будущего в прошлое дороги нет. Да и эксперименту всего каких-то пара сотен лет. В течение этого времени, насколько знаю, несчастные случаи встречались, правда, очень редко.

Прощаться было почти не с чем и не с кем. Потомки моих здоровых, отданных на благо человечеству яйцеклеток расползлись по свету, мало зная обо мне. На генеалогическом древе я значусь вверху, по центру, как зачинательница рода. От таблички с именем разбегаются цветные линии и пунктиры в разные стороны, но духовной связи не возникало, мне некогда было следить за дочерьми и сыновьями, не говоря уже о внуках и последующих поколениях.
Прощаться же с лесами-полями, берёзками, птичками, солнышком и прочим – убогая провинциальность. Мне претила всю жизнь эта зацикленность на повседневности и простоте.
Впрочем, к благополучию, выражаемому в доступности денег, комфорта, круизов, яхт, яств, золота давно уже появилось вместе с оскоминой циничное отношение.

И я не стала откладывать решение на отпущенную на размышления неделю, сразу поставив окончательную подпись на документах.
Меня привезли в лабораторию, подготовили, перепроверили показатели на мониторах, переодели в спецодежду, положили во временную капсулу, пожелали доброго пути.
Передали с рук на руки спецперсоналу. Окно капсулы было прозрачно, поэтому я следила за передвижением, но видела только потолки коридоров, лифтов, туннелей, переходных камер с очисткой воздуха и стерилизацией, пока не оказалась в последней, где меня переложили в капсулу, как в детскую колыбель, внутри – весёлую и позитивную. И перепоручили теперь лишь роботам, которые будут, сменяясь на более усовершенствованные экземпляры, безошибочно выполнять в течение двух веков поставленные задачи.

Я лежала и думала: "Только когда получишь, узнаешь, хотела ли ты это."

Выбрав из предложенных вариантов более привлекательный для себя первый, знала, что разбудят меня сначала через пятьдесят лет, проведут медицинские, психологические, ментальные анализы, процедуры, тесты. И только потом, если всё окажется, как обещали, тип-топ, познакомят с уникальными достижениями науки, искусства, с современным, на тот момент, мировым устройством.
Кто знает, может быть, через пять десятков лет я смогу увидеть "новинки" своими глазами, узреть и услышать поступь бегущей с ускорением истории не только с помощью экранов, вживлённых в мозг.
Даст Бог, настанет возможность выйти из "саркофага" собственными ногами? Ну или ещё через такой же срок, или ещё, или назначенный последним, после которого, каково бы ни было совершенное в техническом плане общество, место в нём уже не зарезервировано.

Можно, конечно, было выбрать другие варианты. Просыпаться каждые десять лет, но тогда не получится прожить двести, ресурсы истощатся раньше. Или проснуться только два раза, проспав по сто пятьдесят лет, но всё равно после повторной побудки придётся уйти в небытие – согласно прейскуранту.
Я остановилась на первом: четыре раза по полсотне.

В том отсеке, где мне уготовано судьбой просуществовать в анабиозе без малого два века, цикл поддерживался замкнутым, расчитанным строго на определённый срок. Сведения приходили с Земли по каналам связи, усложнявшимся год от года. За три "воскресения" на поверхности не удалось побывать ни разу.
Что там происходит, далеко оказалось от моего "устаревшего" разума – непонятно, неблизко. Существ, живущих в новом мире, людьми не хотелось называть. И если бы в последний, четвёртый раз мне предложили подняться на "волю", категорически отказалась.
Показанное в длинном завершающем видеоряде полностью разочаровало в такой, казалось, успешной земной жизни, растянутой на три с половиной сотни лет.

То, что издали кажется счастьем, вблизи может оказаться настоящей трагедией.
Рай или ад – это не пространство, это только ситуация.
От божества до демона – один шаг, одна мысль, одно слово.
Не спешите, ад только начинается.

На внутренней поверхности корпуса, как прежде, идут часы, показывая оставшееся время. Тают последние минуты на таймере.
Стенки колыбельной капсулы не изменились, не выцвели. Приглядываюсь напоследок к узорам. Мелкие, подробные, обыкновенные – солнышки, облака, цветы, животные, птицы, насекомые...
Я легонько глажу пальцами стенку с рисунками и замираю, припоминая: так хочется ощутить неспешную, невесомую поступь бабочки на своей руке.