Автобус чихнул. Грязный такой, маленький, зачуханный. Из тех, которые вечно куда-то не успевают. Дёрнется, пробежит до светофора, споткнётся, проползёт. Опять пробежит, опять споткнётся, а когда доберётся до остановки, то тут уже целый ритуал. Сначала всласть поскрипеть тормозами, затем тяжёлый вздох – расправить затёкшие двери, потом громко, со смаком хлопнуть ими, мол могу ещё, могу! Потом, прочихавшись, взрыкнуть и дёрнуться. В целом он почти привык. Привык к серости жизни и монотонности работы. Привык к тому, что, обитая в красивейшем городе, видит лишь рабочие окраины. Даже к тому, что каждый день незнакомые люди трогают его изнутри. Привык, но не смирился. Потому что в душе оставался всё тем же восторженным романтиком, каким и был, когда его колёса в первый раз коснулись этого, как ему тогда казалось, благословенного асфальта. Ах, какие радужные перспективы рисовало его воображение: вот он такой весь красивый, синенький, блестящий, едет по главному проспекту, важно порыкивая клаксоном, а малолитражки, восторженно, во все фары разглядывают его и расступаются. Дааа. Мечты, мечты.

И он жил этой надеждой. Достаточно долго. Потом другой, третьей. В конце концов даже перспектива быть разобранным на металлолом, а потом возрождённом в другом теле казалась вполне привлекательной. Вот только пусть тот, новый автобус, несущий частичку него, ездил бы нужным маршрутом. Хотя в целом он был не религиозен, никаких там масляных озёр с графитовыми берегами, нее. Но одно дело религия, и совсем другое – вера. А вера рождает надежду, а надежда, как известно, умирает последней. А потом он повзрослел. Если можно применить этот термин к автобусу, конечно. Монотонность страшна тем, что выхолащивает ум. Но не у всех. Некоторые пытливые умы, наоборот, используют её, как таблетку, освобождающую от реальности. «Меня здесь нет!» - громко говорил про себя наш герой и улетал в другие миры. Земной маршрут был накатан настолько, что абсолютно не требовал его непосредственного присутствия, чем он и пользовался на всю катушку, до тех пор, пока… Пока реальность не решила по-другому и окунула его в огромную грязную лужу.

Она была весьма молода и хороша собой, а ещё в ней чувствовалась порода. И хоть, по чьему-то странному капризу, кузов сверкал перламутром, её выдавали движения. Ведь порода, она такая. И как бы ты не маскировалась, опытный взгляд всегда поймёт и оценит. Ей было не очень комфортно в этом цвете, в отличие от женщины, которой она принадлежала, но делать нечего, она смирилась. Почти! Именно это «почти» и заставляла Мерси при каждом удобном случае притереться к кому-нибудь или чему-нибудь, чтобы повредить краску. В крайнем случае собрать всю возможную пыль на дороги, чтобы хоть как-то приглушить ненавистный блеск. Да, характер у неё был норовистый, а вкус изменчивый. Далеко не каждый ламбик мог позволить себе флирт с нашей красоткой и в то же время иногда она одаривала своим вниманием вполне штатных малолитражек. Разве что тщательно вымытых и не сильно тонированных. Но это всё не всерьёз.

А всерьёз её заводила мощь. И конечно же размеры. Хотя вслух она никогда бы в этом не призналась, но от тембра голоса грузовиков её коробка передач начинала вибрировать. И, стыдно признаться, но если её обдавал волной лужевой воды пролетающий мимо большегруз, то она просто замирала от счастья. И сразу представляла себе нечто романтическое, на берегу моря, под пальмами… Да, её хозяйка любила слушать аудиокниги с любовными романами. Примитивно? Весьма. Но работает же. Наверно поэтому Мерси любила дождь. А как романтично разбиваются капли о лужи при свете фонарей. Это завораживает, это пленит, это заставляет мотор работать с перебоями. И опять же полумрак вечернего города сквозь призму капель дождя делал её переливчатую окраску похожей на чешую русалки. Дождь был главным волшебником этого города, и она отдавалась ему вся, без остатка. Ему и…

Вот только луже было наплевать на волшебство, на мечты каких-то там автобусов и уж тем более на оттенки перламутра. Она была выше этого, ибо она и только она отражала свет звёзд. А эти ездят и не обращают внимания. Прямо по живому. По вечному ездят, по святому! И считают это нормальным. Дикари. Как есть дикари. А дикарей надо учить, иначе мир поглотит хаос. Она даже немного сердилась на дождь, хоть он и считался её отцом. А как же... рябь она же тоже. Но дождю лужа делала скидку на ветер. А вот уж ветру доставалось по полной. Правда ему было всё равно, он не опускался до луж. Зато ноги людей были в зоне её досягаемости и тут уж она оттягивалась по полной, на сколько могла дотянуться, конечно. Лежала она так себе и лежала, бурчала, периодически растекалась, иногда даже на ширину всей проезжей части. И вот тогдааа…

И вот тогда она представляла себя озером. Кристально чистым, идеально круглой формы, затерянным в непроходимых лесах. В таких, где не ступала нога человека и ничто не могло помешать ей отражать и вбирать в себя космос. Весь, без остатка, до последней звезды и тогда… Ну как можно сосредоточиться на великом, когда в тебе буксуют. Буквально. И ладно бы кто, автобус. Не какая-нибудь расфуфыренная легковушка, наподобие, застрявшего чуть дальше мерседеса, а здоровый рейсовый трудяга. Ах люк забыли закрыть? Надо же. А куда, интересно, смотрели их водители? Хотя мерседес можно было бы и отпустить, всё-таки носит имя звезды, но как на него смотрит автобус. Интерееесно. А что там на небе? И почему так тихо? Лужа попыталась сфокусировать взгляд и почти поняла…

А дождь всё шёл и шёл, и не собирался останавливаться, стирая границы фантазии и реальности и не было никого, кто смог бы ему в этом помешать.

Стовторой, а именно так звали нашего героя, смотрел и не мог отвести фар. Он в жизни не видел ничего более прекрасного, чем эта, переливающаяся всеми цветами радуги, красотка. Казалось, что её кузов сварен из тысяч экзотических бабочек и стоит только пошевельнуться, как они вспорхнут и будут потеряны для него навсегда. Свет фонарей, отражаясь от капель дождя, падал на их крылья и казалось, что они трепещут. Его стальное сердце захлёстывало волнами нежности. Он заглох от восторга. «Это не на самом деле. Я сплю. А может я умер и оказался в раю? Но почему тогда так мокро? А может мне что-то подмешали в горючее? Нет, это слишком прекрасно, чтобы быть явью.» Дождь усиливался, капли сплетались в нити, нити в пелену, пелена принесла прохладу, столь необходимую на данный момент разгорячённому разуму нашего героя. Ему казалось, что кто-то положил прохладную ладонь на его лобовое стекло. Дворники обессиленно корчились в конвульсиях. Стовторой стоял, обтекал и боялся встретиться фарами с предметом своего восхищения.

«И надо же застрять в этой грешной луже. И главное где! На каких-то задворках мироздания. В глуши самого затрапезного из спальных районов. Одному Богу известно, что тут забыла хозяйка. А ведь было же предчувствие, было. И гороскоп. И вот не зря же барахлил карбюратор, он всегда чует неладное. Надо было заглохнуть ещё на стоянке, уж что-что, а симулировать то я мастерица: пара тяжёлых вздохов, протяжный скрип и под конец крещендо выхлопов с потрясыванием кузова. Да эту пигалицу бы мигом как ветром сдуло бы. Пешком бы пошла, как миленькая. Ой, а я здесь кажется не одна. Жаль плохо видно. Из-за этой стены дождя всё, как в тумане. Кто там у нас? Кто-то большой. А как сексуально по нему стекают струйки дождя. Почему же он молчит? Вот же я здесь. Вся, как на ладони, совершенно беззащитная.» Мерси попробовала изобразить стон, наподобие тех, что слышала в хозяйкиных аудиокнигах. Потом выключила дальний свет и слегка поморгала фарами, как бы сбрасывая с ресниц капли дождя. Это всегда действовало на кавалеров безотказно, но не в этот раз.

Лужа, отчаявшись что-то разглядеть в вышине, обратила свой взор на землю. «Ты смотри, а мерсиха то явно с ним флиртует. А что же он? А он – никак. Бедолага, заездили шестипалого вконец, уже и забыл, как на всё это реагировать. Хотя может и правильно, где он, а где она. А чего это я так рассуропилась? И вообще, кто такие они, а кто я! И какое мне до всего этого дело? Я намного выше всего этого!» «Выше?)» - чей-то насмешливый голос с подленькой такой интонацией раздался так внезапно, что расплескавшаяся было в своём воображаемом величие лужа, покрылась рябью. Голос шёл из стены. На стене был нарисован уродливый смайлик.
- Что за реплики с галёрки?
- Правда глаза колет?
- Какая ещё правда?
- Выше она, да, конечно.)
- Да я между прочем вообще…бессмертная. Часть святого круговорота, вот! До последней капли!
- А это уже тост.
- Тьфу на тебя. И с кем я вообще разговариваю?
Ответа не последовало. Лужа подождала немного и вернулась к привычным мыслям о высоком.

«Кажется она хочет мне что-то сказать. Вот только что? Ну почему всегда так сложно? А может не мне? А может просто. Или всё-таки мне? Ну какая же она красивая. И загадочная. Что же делать? Надо запомнить номер. А зачем мне номер, если я езжу только по маршруту? Надо что-то сделать прямо сейчас, она наверняка ждёт. А если не ждёт? А если ждёт, но не меня? Аааааа…» От такой кипучей активности закипел радиатор. «Ну всё, опозорился. Теперь точно будет смеяться. А может не будет? Ах какой нежный у неё клаксон и как она маняще прикрывает фары…» От волнения он начал переминаться колёсами и сам не понял, как выбрался из люка. И напугался ещё больше. «Теперь она знает, что я могу к ней подъехать. А я могу? А если я её обрызгаю? Подъехать, не подъехать? Ну что я стою, как дурак! А порычу как я мотором!» Автобус рыкнул, лужа всколыхнулась и перламутровую обдало грязью.

Внимание конечно штука приятная, но перспектива стоять по радиатор в воде совершенно не прельщала нашу кокетку. Через какое-то время Мерси начала закипать. «Слабак. Нюня. Стоит, как столб и ничего не делает. Я тут вся такая нежная, а он? Мужлан! А с виду то вроде… вот все они такие. Всё для них сделаешь и что в ответ? Ну хоть дворниками бы пошевелил. Ну или двери открыл. Ах, как они эротично открывают двери, с таким… придыханием. Так нет же.» От злости она стала буксовать быстрее. Внезапно автобус рыкнул и Мерси забрызгало грязью. Это были последние капли в её переполненной чаше терпения, взрыкнув в ответ, она сделала разворот на пол-оборота и почувствовала под колёсами твёрдый асфальт. «Ну сейчас я тебе покажу!» Врубив полную, она обдала синего от колёс до дворников и рванула на свет фонарей.

«Ну надо же какие страсти.» Лужа больше ни на кого не злилась, а просто улыбалась во всё масляное пятно, оставленное за собой нашими героями. «И что это только они такое добавляют в топливо?» «Не иначе присадки.» - утвердительно буркнул нарисованный смайлик, теперь он напоминал философа в раздумье. «Даааа, я бы сейчас к кому-нибудь присела ... Уууутииикаааайййй...» Внезапно ожил люк. С приглушённым чавкающим звуком он стал стремительно поглощать лужу. «Да, да, возьми меня! Возьми меня всю!» - восторженно кричала лужа, стремительно исчезая в водовороте страсти. «Кажется я опять излишне расфантазировался, пора бы сменить масло.» - Стовторой потряс дворниками, несколько раз открыл и закрыл двери, прогоняя наваждение, и понуро покатился дальше. «Меня здесь нет, это всё не взаправду, это всё дождь.» Он уже почти убедил себя в нереальности происходящего, почти поверил, почти ... Вот только, подъехав к остановке, разглядел невдалеке знакомые фары. Они были красными. Кажется, она плакала.

Капля сомнения речкой презрения смоет тебя в океан отторжения.

Выплеснув раздражение на, в общем то ни в чём не повинного, синего, Мерси довольно быстро пришла в себя. Почти пришла, потому что не могла выбросить из головы его взгляд, с которым она встретилась в зеркале заднего вида. Она проехала с километр и остановилась, не глуша двигатель. Что-то было не так. Не так, как всегда, ведь обычно она мгновенно забывала о таких ухажёрах. Но не в этот раз. Она прислушалась к себе, двигатель работал как-то по-другому, не то, чтобы с перебоями, но с абсолютно чуждыми интонациями. «Да чтож такое? Что со мной происходит? Он так пронзительно молчал.» Она почувствовала, что в районе картера разливается приятное тепло, несколько капель упали на асфальт. «Как же это называется у людей? Я же слышала… Стрекозы, комары…Бабочки! Неужели я влюбилась?» Дворники уже не справлялись. Мотор заурчал быстрее. Фантазии в её голове становились всё ярче. Проезжавшие мимо машины удивлённо мигали фарами, но ей было всё равно.

«Нет, второй раз я такого позора не переживу. Только не с ней. Так, а как в таких случаях обычно поступают? Показывают свою брутальность во всей красе. Мдааа… я уже показал. Да плевать. И вообще, она первая начала. Вот именно, первая! Она меня сама выбрала. Меня. Значит, что? Я избранный! Фуууух, как камень с души.» Отойдя от остановки, он громко перегазовался, а проезжая мимо своей пассии выдал попкорн, рассыпав искры прямо перед её эмблемой. И всё это под лютый Drum and Bass. Он наконец то поймал волну и больше был не намерен её отпускать. Стовторого несло, несло на встречу любви. Он весь превратился в одну большую, вибрирующую струну, резонанс от которой не оставил без внимания ни один предмет: на полу подпрыгивали, стараясь попасть в такт гаечные ключи, огнетушитель сорвался со стены и теперь крутился в сумасшедшем брейк-дансе, даже крепко накрепко прикреплённые молоточки в салоне, рвались на свободу, в твёрдом намерении слиться в экстазе с окнами.

И конечно же Мерси не могла не отреагировать на такой фейерверк чувств. Смахнув дворниками на фарах остатки влаги, она ушла в неуправляемый занос вслед за синим воплощением её розовых мечт. Они то обгоняли друг друга, то шли вровень, благо остановок больше не намечалось и автобус был пуст. Пуст физически, но переполнен эмоционально. Со стороны казалось, что они не едут, а танцуют. Окружающий мир перестал существовать для обоих. «И ведь надо же, как всё просто, как естественно, чего я ждал в той грешной луже? И вообще, чего я ждал столько лет? Меня здесь нет? А фигушки, вот он я! Самый что ни наесть реальный. Реальный и счастливый.» - бормотал про себя Стовторой. «Я живууу! Я наконец-то живу, живу полной жизнью. И плевать, что подумают, пусть жужжат на своих холостых оборотах, сколько влезет, а у меня то не холостые, а самые, что ни на есть настоящие. Ах, как он меня виражит.» - беззвучно шептала Мерси.

Они кружились и кружились в своём нескончаемом танце и совершенно ничего не замечали вокруг. Город закончился и невдалеке уже виделись огни кольцевой. А прямо посреди дороги сидела весьма потрёпанная мышь. Сидела и пила жадными глотками прямо из лужи. Лужа морщилась, но ничем не могла помешать. «Даа, денёк выдался ещё тот. Оторвалась по полной. Хотя, если бы тот симпатичный крыс так быстро не вырубился. Могло быть и лучше. Ну подумаешь денатурат, и что с того? Слабенький оказался, сразу видно, что городской, нам то, придорожным, и не такое хлебать приходилось. Надо будет в следующий раз прихватить что-нибудь менее угарного. Где-то у меня валялись недогрызанные ловушки для тараканов. Но до чего ж хорош, подлец, а уж хвост…» Мышь от удовольствия закрыла глаза…

Танец затягивался, Стовторой что-то видел, что-то слышал, но сам никогда ещё пробовал и потому всё продолжал и продолжал пробуксовывать. Мерси, в мозгу которой уже рисовались идиллические картинки взрыкивающих микроавтобусов перламутрового цвета, играющих на солнечной лужайке в догонялки, слегка напряглась. «Этак он мне все покрышки до дыр сотрёт. Надо срочно что-то предпринять.» Она заложила максимально эротичный вираж и обходя его на повороте практически промурлыкала: «Ну возьми же меня за фаркоп.» «За фаркоп!»- наш герой мигом воспрял духом и ринулся в вдогонку. Мерси решила немного пошалить и разогналась до весьма приличной скорости, повышающей октановое число, но в то же время, позволяющей её догнать. Автобус уже практически летел. Мышь с ужасом смотрела в глаза надвигающейся погибели. Резкий визг тормозов…

«Мыыыыыыышь!» - Мерси что есть силы сжала свои тормозные колодки. «Меееерсиии!» - Стовторой уже был не в силах что-то изменить. Скрежет сминаемого металла ознаменовал конец прелюдии. Он вошёл в неё так резко, что от лобовых стёкол остались одни только воспоминания. Его дворники выгнулись дугой и обхватили остатки её багажника. «Да где же тут фаркоп?» - синий попытался дать задний ход, ещё и ещё раз. Она давала передний… «Давай милый, продолжай, продолжай, не останавливайся» - практически простонала Мерси. Снова полил дождь, его частые капли помогали держать ритм. Их моторы ревели в унисон, двери хлопали, а из радиаторов вылетали клубы пара. Рассыпанные по земле осколки фар в свете фонарей казались частичками звёзд. Дождь перешёл в ливень, сверкнула молния и с первым раскатом грома в лужу щедро окропило маслом. Они ещё долго стояли и слушали дождь, не в силах оторваться друг от друга. А потом…
И небо упало на землю, и звёзды зажгли фонари.
А потом за Мерси приехали. Додж рам сапфирового цвета. Он сердито сверкал фарами пока её, совершенно безвольную, грузили на эвакуатор. Протяжный стон, когда её посадили на крюк, а дальше… А дальше наш герой уже не смотрел. Просто не мог. Рой противоречивых мыслей просто разрывал его блок управления и тот в конце концов пошёл в отказ. Стовторой не помнил, ни, как его брали на буксир, ни, как отвезли на базу в пригороде, ни, даже, как разукомплектовали. Прошло несколько дней, пока местный умелец не вправил ему мозги на место. Синий пришёл в себя, но легче ему от этого не стало. Сейчас, стоя, как ему казалось, в каком-то стойле, весь распотрошённый, он чувствовал себя выкинутым на свалку судьбы и никак не мог понять за что. «Неужели меня списали? Но как же так, ведь я ещё молод и с ходовой всё в порядке. Почему? Почему именно сейчас?» - мучился он вопросами, на которые не находил ответов. «Ктоо? Кто за этим стоит? Кому я мог перейти дорогу? Неужели это тот, сапфировый. Он ещё смотрел на Мерси так... по-хозяйски? А она? Кажется, ей даже это нравилось, если судить по стону. Ну я дурак. Или нет? Или наговариваю? Хехххх…»

Мерси не отпускало чувство вины. Причём она даже не могла понять почему. Ведь обычно такое ей было в принципе чуждо. Ну подумаешь пофлиртовала, ну да, слегка увлеклась, заскочила на автомойку и снова, как новенькая. Ну помяли слегка багажник. Ну хорошо, пусть не слегка, но… Но что-то не то. Что-то неуловимо изменилось. Что-то не отпускало, не давало покоя. Все дни после того, как они… её раздражало абсолютно всё и при любой подвернувшейся возможности она срывалась на рёв и визг. Пришлось даже пройти техосмотр и сменить колёса, но это не помогло. Она пробовала мимолётный закрутить роман, чтобы поскорее забыться, но и тут как-то не клеилось. Ну не крутилось и всё. Как отрезало. Ничто не помогало выкинуть из головы взгляд, которым он её провожал. Такой несчастный. Самое страшное заключалось в том, что она абсолютно не представляла, где можно его искать.

Стовторой, хотя уж просто Второй, потому что в области ему присвоили новый номер, снова был в строю. Прошло около трёх месяцев с тех пор, как… с того памятного дождя. О чём только не передумал наш герой за это время. Но всё сходилось к прежнему философскому «меня здесь нет», вот только теперь это уже плохо работало. Как ни пытался он уйти от реальности, не получалось, даже водка, залитая расторопным механиком вместо омывайки лишь слегка притупила действительность, но не помогла её стереть. Он пробовал разные методики, подслушанные из обрывков разговоров людей: протяжно гудел, синхронизировал шипение дверей с амплитудой колебания дворников, приглушал свет фар… тщетно. Сам в себе он уже не умещался. Душа просила большего. Теперь его маршрут проходил вдалеке от города. Здесь пахло морем и хвоёй, и казалось были созданы все условия для восстановления душевного спокойствия, вот только…

Хозяйке надоел перламутр. Вот так. Взял и надоел. Больше не в тренде. Ненавидящая прежде свой цвет, Мерси была в полном отчаянии: «Всё, теперь точно всё. Даже если я его найду, то он меня не узнает.» Эта новость настолько её подкосила, что стали отказывать тормоза, а коробка передач начала предательски скрипеть. Хозяйка подумала, подумала, да и купила новую машину, а прежнюю оставила дряхлеть на обочине. Битая и барахлящая была ей явно ни к чему. Смог большого города сделал своё дело, прежде искрящийся перламутр, потускнел, а вскоре и вовсе стал практически незаметен. Вся эта серость настолько въелась в кузов, что не помогал даже дождь. Под днищем набился мусор, а потом и вовсе свили гнездо мыши. Мерси это слегка успокаивало, потому что ужас, мелькнувший в глазах той, сидевшей посередине лужи мыши, периодически преследовал её в ночных кошмарах. А так она как бы, как бы… Они добрались до проводки. Эмоций больше не было. Ни плохих, ни хороших. Она смотрела бессмысленным взглядом погасших фар на то, как колышется мир. И колыхалась ему в унисон, как водоросль.

Он много думал, но мало знал и потому часто додумывался до странного. Периодически ему даже казалось, что видит невидимое. Цикличность мыслей губит глубину. А возрастающая частота будит галлюцинации. Он перестал замечать окружающее. Нет, дорога оставалась дорогой, остановки, остановками, но всё остальное… Ему казалось, что он по-прежнему ездит по окраине большого города и что вот-вот, за поворотом он встретит… А вот что встретит? Но это уже не было главным, ключевым стало вот-вот. Периодически у него бывали прояснения, особенно во время гроз. Что-то щекотало его разум и рефлекторно выгибало дворники. Вот только что? Он никак не мог вспомнить. И поэтому колесил, и колесил, и колесил, вглядываясь воспалёнными фарами в каждый поворот, в надежде…

Осень заканчивалась, и серая мгла зимней беспросветности этого города накрывала всех. Перед ней были бессильны даже фонари.

Наступил апрель. Зима стекала по кузову Мерси ручейками размоченной грязи, оставляя за собой замысловатые разводы. Кое-где проступил перламутр, но в целом картина была весьма сюрреалистичной, создавалось впечатление, что кто-то скрестил зебру с русалкой, а потом тщательно пережевал своё творение. Под днищем материализовалась лужа. Как всегда, недовольная всем и вся. Почему она под днищем, а не днище под ней, а вот если…
Нет, не озеро, а вот если она была бы не лужей, а машиной. И лужа представила, как она мчит по трассе, заставляя ветер завихрятся у себя за спиной, с лёгкостью разбивая стену дождя и небрежно стряхивая его, теперь уже беспомощные, капли дворниками. Дааааа. От удовольствия она даже пустила пузыри. А потом, а потом… Размечтавшаяся лужа широко раскрыла рот, чем неприминула воспользоваться масляная плёнка, плававшая на её поверхности. А потом она завернёт на бензоколонку, где её накормят... Плёнка скользнула глубже. Вонючим бензином. От представленного лужу стошнило лужей, только более грязной. Канализация не справлялась с весенней водой. Лужа затряслась и поднялась выше.

Какая-то сердобольная старушка повадилась кормить голубей и теперь каждое утро Мерси начиналась с птичьих коготков. Они стучали и царапали крышу и казалось, что уже проникли в мозг. От былого спокойствия не осталось и следа. Мир больше не колыхался, он вошёл в диссонанс. Только теперь она поняла, какое это было счастье: просто смотреть, просто ни о чём не думать, просто плыть по течению. Старушка стала её палачом:
Сжатые глаза под очками
Потрескавшаяся реальность век
Слепая воронка в зазеркалье диоптрий
Она смеётся.
Ей хотелось бежать, бежать без оглядки куда угодно: хоть в бурю, хоть в ночь, хоть в шторм, хоть к чёрту в лапы, только бы никогда больше не видеть это лицо. Что-то мокрое коснулось внизу. Что-то мокрое и липкое. «О, Боже, кажется я брежу наяву. Липкий кошмар безысходности. Уж лучше сразу умереть.» Она сбегала от реальности во сны, а от снов в реальность, только теперь и там и там её ждал один и тот же кошмар. Лазеек почти не осталось. Внизу забурчало - «Лужа! Это всего лишь лужа!)»

Вот кто действительно счастлив! И она представила себя ей: вот ласковые лучи солнца, нежно поднимают её в облака, вот она парит лёгким облачком над всей этой земной суетой, вот звёзды шепчут ей свои секреты, а потом она танцует, танцует замысловатый танец, переплетаясь в нём с такими же искристыми каплями дождя и чувствуя себя единым целым, целым, целым… А потом шаловливой дымкой тумана проникает в самые заповедные уголки и выпадает утренней росой, чистой, как слеза младенца, только что сделавшего первый шаг. Слезой радости, слезой счастья, слезой начала начал.

Что-то острое впилось в её утробу, что-то чужеродное и абсолютно равнодушное к её страданиям и мечтам. Что-то, что резко вернуло её в реальность. Крысы. Крысы, пришедшие на смену мышам, не сталь мелочиться, а просто жрали её изнутри. Прекрасны белый кожаный салон, теперь был весь покрыт дырами, сквозь которые просматривались проржавевшие пружины - обнажённые остатки её нервов. Она рефлекторно попробовала бежать, но обнаружила, что от прежде упругих шин, остались лишь частично пережёванные ошмётки. «Гули-гули-гули…» - старушка улыбалась наступающему дню, кровожадной беззубой улыбкой. В этот раз к голубям присоединились вороны, одна из них принесла кусок падали и устроилась аккурат на капоте. «Дун-дун-дун-дун-дун, тцам-тцам, гули-гули.» - казалось этот ад не кончится никогда.

Синий, забрызганный грязью до самых окон, изрыгающий чёрную копоть и забывший про чистый бензин, перестал ждать каждого поворота. Теперь он просто искал смерти. Искал и одновременно боялся. Наверное, именно поэтому, так и не находил. Но ездил по самой кромке, не в силах соскользнуть. Боялся того, что со смертью ничего не кончится. Нет, он не верил в ад или рай, он просто хотел покоя. Его прельщало великое ничто. Космос. Нет, он не хотел шептаться со звёздами или постигать великую мудрость планет. Ни размываться дымкой созвездий, ни бродить по млечному пути… Нет, ничего такого. Он просто хотел стать ничем, той самой слепой чернотой. Бесконечной и безэмоциональной. Которой нет. Которую нельзя обидеть. Которая не может страдать. К которой нельзя даже прикоснуться. «Меня здесь нет, меня здесь нет, меня нет!» Его фары, с перегоревшими лампочками слепо смотрели вдаль, гораздо более далёкую, чем можно было подумать.

Друзья, а можно я умру?
Без шума, тихо, в уголочке.
Забьюсь в безвременья нору,
Укрывшись ветхим лоскуточком
Души.

Синий, как всегда, ехал по своему обычному маршруту, не различая ничего кроме дороги. Внезапно всё вокруг озарилось вспышкой молнии и пошёл ливень. Ливень, молнии, гром… знакомый ассоциативный ряд. Внутри блока управления проскочила искра, другая, третья. Он поднял фары и посмотрел на верх. Казалось, что крупные капли дождя, пытаются до него достучаться. Дорога становилась скользкой, колёса начинали вилять, как… ну конечно! Он встал, как вкопанный, прямо посреди дороги. Молнии сверкали снаружи, но ещё более яркие молнии воспоминаний, отчаянно рвались изнутри. Он вспомнил. «Меня здесь есть!» Ударило совсем близко и огромный вековой дуб, практически перерубленный напополам, со страшным скрипом рухнул на нашего героя. Он не помнил, как приехали спасатели, не помнил, как матерившийся водитель, грузил его искорёженное тело на эвакуатора, не помнил, как его везли, но зато он помнил главное - её.

«Сколько Вы сказали? А по рукам, беру.» Мерси не могла понять, что происходит, кто-то шлёпал её по кузову, хлопал дверьми и даже заглядывал под капот. Единственной мутной фарой, на месте второй свили гнездо какие-то маленькие птички, она пыталась разглядеть происходящее, но тщетно. Потом всё затихло, и ей захотелось вздремнуть. Что-то жёстко схватило её за фаркоп и потащило куда-то в гору. «Ну вот и черти, дождалась, сейчас меня утащат в ад.» Затем она почувствовала, что её куда-то везут. Везли долго, за это время успело стемнеть. Потом раздался скрежет раскрывающихся ворот, и темнота… от тряски остатки проводки просто осыпались бесполезной трухой.

Он почувствовал, что не один. В темноте ангара было сложно что-либо рассмотреть, но рядом явно кто-то был. Это ощущалось даже не физически, а на каком-то недоступном, для его понимания, уровне восприятия. Что-то не очень большое, но до боли знакомое, что-то, чего ему так не хватало последние месяцы. «Не может быть!» Тут ворота распахнулись, и он увидел её. Теперь она была не просто обыкновенной перламутровой модницей, по всему кузову были нарисованы чешуйки, да так искусно, что создавался эффект постоянного движения. Он не мог оторвать от неё фар. «Неужели я всё-таки умер и попал в рай? Или это мне снится, или…» В этот момент её подфарники ожили, потом фары, их взгляды встретились…

Она не сразу приняла себя такой, в той прежней, привычной ей среде было не принято делать татуировки, потому что ничто не должно было затмевать лейбл, а теперь… Мало того, что ей сменили колёса, разрисовали от капота до багажника, так ещё и голос теперь у неё был совершенно иным. Внутренняя обивка тоже перенесла серьёзные изменения, от прежней роскоши не осталось и следа, теперь тут царил пост-панк. Это и смущало, и одновременно возбуждало. Это ближе к её сущности. Она чувствовала себя оголённой, ведь раньше она никогда не выставляла свой внутренний мир напоказ. Днём над ней работали в мастерской, а по ночам загоняли в тёмный ангар, где, кроме неё, коротал ночи какой-то автобус. Она была настолько поглощена своим преображением, что не обращала на него внимания, пока не разглядела его при свете дня.

Сначала она его не узнала, огромный голубой красавец, на его боках были нарисованы играющие дельфины. Нарисованы настолько достоверно, что казалось тебя сейчас захлестнёт волной искрящихся брызг, которые они поднимали до самой крыши. Над лобовыми стёклами красовалась капитанская фуражка с надписью «Живчик». В радиатор были инсталлированы блестящие стекляшки, создающие эффект лучезарной улыбки. Она тут же внутренне заулыбалась в ответ, потом встретилась с ним фарами и… Каждая, даже самая маленькая шестерёнка её механизма завибрировала. Это был он.

«Ну, что, хозяйка, принимай работу. Всё, как ты и просила, идеально для дельфинариума. Я позволил себе немного больше, но уж больно они мне понравились. И правда дельфин и русалка.) Так что не обессудь.» Механик, раскачивался на пятках, скрестив руки на груди. Он знал себе цену и заранее улыбался, предвкушая предстоящий эффект.
- Ты просто волшебник! Как-будто прочёл мои мысли. И как ты только умудрился за такие небольшие деньги?
- Это волшебство. А так, лучше не спрашивай. Надо, конечно немного добавить за аэрографию, ну или…
- А почему бы и нет?) Но сначала прокатимся.
Они выехали на залитое солнцем и ещё абсолютно пустое шоссе и понеслись по направлению к морю. Ветер приятно холодил бока, хотелось петь и плясать. И они пели, новыми голосами, на новый лад, и танцевали, почти также, как тогда, но уже намного искуснее, смакуя каждый пируэт, потому что были уверены, что этот танец не будет последним. Внезапно лес расступился, и они очутились на побережье. Перед ними открылось бескрайнее и абсолютно непостижимое. Они простояли так до вечера, млея от удовольствия и устремив фары вдаль. Им незачем было говорить, потому что они и так понимали друга без слов.

А море накатывало и накатывало волны. Волны счастья на берег любви.

А что же потом? А потом был закат, и стрёкот кузнечиков, и тот неповторимый запах прогретого двигателя, который невозможно спутать ни с чем другим. А что стоит один только звук мерного урчания на холостых оборотах, при свете полной луны! Кстати, при свете луны их внешний вид каким-то фантастическим образом менялся: у русалки вырастали клыки, желтели радужки глаз, и чешуя приобретала багряный оттенок. Дельфины расправляли перепончатые крылья, а место брызг занимали искры. Она больше не просила взять её за фаркоп, а он не терзался сомнениями, разве что иногда, по ночам, услышав рокот проносящейся по шоссе фуры.

Нельзя сказать, что всё было идеально, периодически на наших героев накатывали сомнения: ему казалось, что он не достоин всего этого и занимает чьё-то место, ей, что она чересчур занизила планку. И тогда розовые рассеиватели падали с их фар, урчание становилось прерывистым, с прострелами и помещение ангара заволакивало чёрной пеленой выхлопных газов. Они оба были натурами страстными и такие ночные ворчания, как правило заканчивались тем, что они начинали толкать друг друга, тереться крыльями и… А иногда им было достаточно упереться передними бамперами лоб в лоб и просто немного постоять, покачиваясь в такт мелодии, звучащей у них в головах.

А лужа, а как же лужа? После всего случившегося, она стала немного сентиментальной и перестала сетовать на дождь. И даже, более того, испытывала какую-то необъяснимо сладкую печаль, граничащую с наслаждением, когда принимала в себя его капли. Иногда она приходила проведать наших героев, иногда – могилу той самой грешной мыши, которую соорудил из подручных материалов скорбящий крыс. В любом случае теперь она была не одна. По крайней мере ей всегда было с кем поговорить. Да, да, тот самый уродливый смайлик, намалёванный чем-то несмываемо едким на стене химкомбината, оказался весьма интересным собеседником. Хоть и часто противоречивым, но всегда понимающим её с полуслова. Лишь только в дождь он был на удивление молчалив.

Одни говорят, что любовь не знает преград, другие, что за неё надо бороться, третьи свято уверены, что её необходимо выстрадать. Не знаю, не знаю… Думаю ей глубоко наплевать, на все эти ветхозаветные штампы. Она гораздо изящнее и глубже всего этого. И абсолютно не объяснима. По крайней мере на вербальном уровне. Что? В неё надо просто поверить? Не соглашусь. Вера слепа, а любовь – нет. Так что же тогда? Как знать, возможно надо просто чуть-чуть помолчать и прислушаться… И услышать ту самую мелодию, играющую на заветной волне, доступной только вам двоим.