Стояла голодная весна. Так Тося её запомнила. Отец пил. Гонял чертей по комнате, смотрел обречённо на детей: две девчонки без матери. Куда их теперь денешь? Он сам ничего почти не ел и про детей не помнил. Иногда в холодильнике появлялся хлеб и сало. Тося отрезала пару тонюсеньких пластиков белого замороженного сала, так чтобы папка не заметил. Сало таяло во рту, хотелось ещё. Проглотив один прозрачный пластик, невозможно остановиться. Но страх сильнее. Отец придёт пьяным и спросит… Как тогда спросил: «куда дела сахар?» А она даже не помнила, как положила этот пластик на язык. Медленно отходила от холодильника. Нечего там стоять. Всё равно не выстоишь ничего.

Крупы стояли в стеклянных банках под подоконником, в «холодильнике», там же, где мама раньше хранила варенье. Особенно много разной вермишели и макарон. Их Тося и приспособилась готовить, когда живот сводило судорогой. Макароны получались слипшимися, но зато их можно есть ложкой с майонезом. До сих пор Тосю передёргивает от этой еды. Она не любит итальянскую пасту и вообще итальянскую кухню. Но вернёмся назад в детство Тоси.
После окончания учебного года Тосю сразу отправил в пионерский лагерь. К этому она давно привыкла. Сестру забрала к себе тётя.
В лагере хорошо! Только зарядка по утрам бесит! Кому это надо: «Руки вверх, руки в стороны…». И ради этого недосмотреть волшебный сон, в котором у неё красивое длинное «принцессино» платье или крутой полёт над городом. Но воспитатели непреклонны, выгоняют всех на поляну: и не выспавшихся, и «больных», и «кривых». На зарядке Тося стоит в самом последнем ряду. Обречённо рассматривает розовую кашку, столпившуюся под ногами, представляет себя божьей коровкой и ползёт туда, куда глаза глядят. Её замечают и возвращают в строй:

— И руки вверх, — руки в стороны, — Приседания...

На завтрак каша с маслом, на обед макароны. Бе-е! Сосиска вкуснющая! Компот из консервированной черешни! На диво! Каждую ягодку смакуешь. На ужине есть не хочется. Тося выходит из-за стола, словно запеканка у неё стоит поперёк живота. И так каждый день! Вскоре болтающиеся платья становятся впору, а резинка шорт впивается в живот. Они становятся внезапно малыми.
В первую смену Тося решила записаться в кружок мягкой игрушки. Ей нравилось шить цветных лошадок, забавных котиков, длинотелых такс. В этот раз ведущая студии предложила Тосе сшить жирафа. Такой игрушки у Тоси ещё не было, и она с удовольствием приходила на занятия. Шитьё успокаивало, дарило радость. Жёлтый жираф постепенно стал подниматься на ноги, а потом и держать высоко свою голову. Тося тщательно выбирала лоскуты. Пятнышки жирафа должны быть не просто коричневыми, а с оттенком горького шоколада. Каждое пятно пришивалось вручную аккуратными стежками. Это долгая и кропотливая работа, но Тося, попадая в мастерскую, забывала обо всё на свете. Ей было хорошо в мире цветных лоскутков и почти живых игрушек. Да и хозяйка студии часто хвалила девочку. У неё получались замечательные игрушки, с характером!
Самый грустный день — родительский. Так не только во взрослой жизни. Тося сначала терпеливо ждала, когда её вызовут к воротам лагеря. Постепенно комната девочек пустела, ко всем приехали родители. Тося ещё держалась, ведь сейчас только обед, время до вечера ещё есть. В столовой пусто. Тося с трудом доедает гороховый суп. Вкуса не чувствует, торопится. Хлеб дожёвывает на бегу в свой корпус. Нельзя пропустить момент, когда позовут. Она уже раз пять сбегала к воротам и обратно, но папки нигде не было. Она потом его простит. Может же человек забыть. Тося тоже иногда забывает что-то сделать. И ничего, её же прощают. В лагере тесно. Все качели и лавочки заняты родителями, откармливающими своих чад черешней и абрикосами. Тося плетётся в дальний угол лагеря, обнимает две дощечки забора, и слёзы текут сами. Сквозь слёзы Тося замечает что-то необычное — сразу за забором раскинула ветки невысокая кривая яблонька. Дерево сплошь усыпано крупными ранетками. Они пока зелёные, как её слёзы. Тося вытерла мокроту с лица движением одной руки. Откуда среди леса яблонька? Мысли закружились. Тося вспомнила, как каждый год они с мамой и сестрой ходили перед самой школой на рынок. И это было настоящим приключением. Запахи дыма, копчёностей вперемешку с запахами квашенной капусты пробирались незаметно, впитывались в волосы, в ситцевые платья. Мама вела девочек за руки. Держала крепко, словно боялась потерять в людском море. Рынок гудел. Слышались чьи-то разговоры, переходящие на шёпот, лукавые приглашения попробовать «заморские» фрукты, плач уставших детей, громкие выкрики торгующихся, лай собак и непонятный скрип волнистых попугайчиков — всё сливалось в единый душный хор. Не зря это место назвали Злобинским. Рынок казался большим. И чего там только не продавали! Сёстрам хотелось в обязательном порядке завернуть в ряд, где предлагались домашние питомцы, но мама вела их в молочный ряд. Вот и знакомое место. За прилавком — румяная женщина с приветливым лицом. Платье в синих васильках прикрывает длинный белый фартук. На плече собрано широкое вафельное полотенце. Тося всегда с удивлением смотрела на большие руки молочницы, похожие на экскаваторные ковши. Женщина ловко орудовала деревянной ложкой, накладывая нам полные кружки варенца из зелёного эмалированного ведра. А запечённую корочку аккуратно отдавала маме. Троица отходила от прилавка, чтобы не мешать торговле, и неспешно отхлёбывая, наблюдала за суетой вокруг. Вкус домашнего варенца — нежный, сливочный, чуть сладковатый, пахнет дымком. Тося выпивает его первой. Сестра не может справиться с кружкой, и ей помогает мама. Каждый раз, когда допивали варенец, казалось, они побывали в маленьком уютном домашнем мире. Мама доставала платок и по очереди вытирала молочные усы сестрам. Кивала молочнице и хвалила её умения:
— Очень вкусно!
Наевшись, семейство снова отправлялось в путь. Ведь самое главное, зачем они приходили на рынок, находилось совсем в другом ряду.
Ягодный ряд на рынке пах солнцем, землей и нетерпеливым ожиданием. С каждой минутой ягоды становилось меньше. Облепиха таяла под лучами жаркого солнца, брусника теряла свою безупречную форму, черника скисала ещё быстрее… Только орехи, арбузы и ранетки гордились собой! Ягодный ряд жил своей жизнью. Здесь переплетались горечь и сладость. Всё это кружилось вокруг, манящее и неуловимое. Тося закрывала глаза, глубоко втягивая аромат облепихи, перемешанный с запахом нагретого дерева прилавка. Наконец мама находила то, что искала. Так было и в то последнее мамино лето. Ведро ранеток стояло далеко от своих красавиц-соплеменниц. У ведра сидела бабушка. Видно, она устала на жаре. Платочек сбился на голове и открывал серебряные пряди волос. Морщинистые руки покоились на коленях, словно два искореженных дерева.
— Кислые…
То ли спросила, то ли оценила мама.
— Хорошие яблочки, — прошелестела бабушка. — Со своего сада.
Мама взяла одну ранетку, покрутила в пальцах. Гладкая, розоватая кожица приятно отзывалась в ладони. Откусив, мама сожмурилась, почувствовав терпкий, кислый вкус. Вкус детства.
— То, что надо!
Мама покупала не ведро ранеток, а ведро своего детства. Нам тоже хотелось попробовать, какое оно, мамино детство.
Ух, как же это было бодряще!
Дома мама закручивала компот и варила несколько баночек вкуснейшего варенья. Ранетки варились целиком, вместе с хвостиками в сахарном сиропе. В несколько приёмов до полной медовой прозрачности. Мама называла их Райскими яблочками. Так захотелось снова надкусить медовое яблочко, чтобы солнцу зажглось внутри от счастья. Тося помнит маму смеющейся. Она точно знает, Райские яблочки напитаны не только сахарным сиропом, но в большей части любовью. Мелькнула жизнь, которую Тося больше никогда не увидит. Лес обдувал её заплаканное лицо. Тося оставалась одной. Она взрослела.