Знаешь, когда самая поганая погода в Петербурге? Что? В мороз? В зной? Нет, они тоже ощущаются весьма болезненно, но до ноябрьского «около нуля» не дотягивают. Это только звучит безобидно, около нуля, однако в нагрузочку, как правило, идёт ветер переменных направлений. Что? Ничего особенного? На слух да, но по ощущениям бррр. Да, совсем забыл, ко всему вышеперечисленному ещё, конечно же, фирменные осадки в виде дождя, переходящего в снег. Переводя с метрологического на общечеловеческий, это означает что тебе в лицо будет постоянно бить ветер с дождём или жёсткими крупинками снега, причём вне зависимости от того, в какую ты сторону идёшь. От такие у нас осадки. Самонаводящиеся.) Всё это при влажности восемьдесят плюс и постоянно гнетущем серым небом, напоминающим один огромный бетонный блок, готовый в любой момент рухнуть и придавить тебя навсегда. Хотя такое оно только днём, часиков до пяти, а потом становится чёрно-серым. Стоит ли удивляться, что такой климат породил целое скопище различных неформалов пессимистической направленности.

Как раз двое из таких, одетых во всё чёрное асексуалов и продирались сейчас через заросли высохшего боярышника и холодную грязь, где-то на самой окраине промзоны. «А ты уверен, что нам надо именно туда?» - спросил тот, который считал себя женщиной. «Да, неужели ты не чувствуешь, как духи природы охраняют это место? Значит мы уже близко!» - ответил тот, что считал себя мужчиной. Почему я говорю «тот, кто считал»? Да потому что внешние гендерные отличия у них были стёрты однотипной одеждой, плюс к тому приличное количество макияжа и причёски а-ля разыгравшийся пёс. Даже голоса и манеры были похожи, не мужские и не женские, а какие-то неопределившиеся. Эмоготские какие-то, невнятные. На алтарь имиджа было положено абсолютно всё.
- Что-то непохоже, чтобы здесь мог находиться замок.
- Истина открывается лишь посвящённым. Верь!
- Зябко как-то здесь верить, может вернёмся обратно и совершим обряд? Можно даже ко мне.
- Крепись Аканта, навигатор показывает сто метров. И перестань пожалуйста называть секс обрядом.
- Ну Миииш…
- И никакой я тебе не Миша, а Озул!
- Ну Озул, так Озул, только не кипятись.
- А я и не кипячусь, потому что выше этого, ух, ёёёёёёёё…
Заросли боярышника кончились, и Миша растянулся в полный рост в огромной зловонной луже неопределённого цвета.
- Ляль, ты только посмотри!
- Ахренеть!
- А ты ещё не верила.



Перед глазами горе путешественников отрылся поистине фантастический пейзаж: между двух полуразвалившихся корпусов забытого Богом завода приютился самый настоящий замок. Тоже порядком потрёпанный временем, с осыпавшимися витражами и забитыми досками дверьми, но всё ещё не утративший свой строгий готический стиль. Создавалось впечатление, что они оказались в голове сумасшедшего писателя, который никак не мог выбрать стиль повествования и в конце концов скрестил мистику с пост-апокалипсисом. Самым интересным было то, что в отличие от разрисованных граффити стен промзоны, на стенах замка не было ни одного цветного пятна. Создавалось впечатление, что он существовал в другом измерении или времени, или мире… Мире, где не знают других красок, кроме чёрной и белой, в мире бескрайней тоски. Даже дождь, на подходе к замку, поутих, и перестал хлестать по лицу, а скатывался с верху крупными, неторопливыми каплями, очень напоминающими слёзы. Наши путники, недолго думая оторвали прогнившие доски с дверей и зашли внутрь.

Внутри было сумеречно и оглушающе тихо. Каждый шаг отдавался эхом, которое исчезало где-то очень высоко над головой. Пахло плесенью и мышами. Внутреннее убранство замка не могло похвастаться изяществом, но поражало своими размерами. Они прошли сквозь небольшую колоннаду и уперлись в огромную голову горгульи с распахнутой пастью. Ляля осторожно заглянула внутрь и попыталась что-нибудь разглядеть при помощи телефонного фонарика, тщетно. На расстоянии полуметра начиналась абсолютно мёртвая для его света зона. Миша смело шагнул вперёд, Ляля посеменила следом.
- Тваюж…
- Что, что, что там такое?
- Судя по шишке на голове, лестница, на ощупь – винтовая. Куда идём, вверх или вниз?
- Конечно же вверх, не хватало еще провалиться в какую-нибудь пропасть.
- Предпочитаешь быть подвешенной за ноги?)
- Предпочитаю, чтобы ты заткнулся.
В конце концов они одолели последнюю ступеньку и буквально вывалились в небольшой холл.
- А что тут такое белое под ногами, неужели ковёр?
- Белый ковёр в чёрном замке? Аканта, ты в себе? Это же пыль веков! Или истлевшие кости.
- Ой, мамочки!
- Да не визжи ты, сейчас проверю.
Миша нагнулся и провёл рукой по полу.
- Ух-ты, медальон. Да немаленький, небось денег стоит.
- Какой ещё медальон? Не трогай тут ничего, а вдруг заразу какую подцепишь. С полом то что?
- Да ничего особенного, обычная паутина, просто многослойная.
- Фууух. Паутины я не боюсь, у меня даже дома есть знакомый крестоносец и я его периодически подкармливаю докторской.
- И что, ест?)
- Почему-то нет, выбрасывает.
- А что за странный шорох наверху? Слышишь?
- Слышу, но не вижу.
- Давай чего-нибудь подожжём!
- Чего?
- Ну ты же мужчина, вот и найди.
- А и найду!
Он смело шагнул обратно в пасть горгульи, послышался грохот, затем треск… «Ну вот, пожалуйста извольте.» - грязный, но довольный Михаил держал в руках свежевыломанную балясину. Затем он намотал на неё паутину с пола и поджёг. Они посмотрели наверх и увидели сотни маленьких, но недовольных глаз. Лялька завизжала, Михаил бросил факел, по полу пробежала волна огня.

Выпавший из Мишиной руки медальон, упав на пол, начал быстро раскручиваться, посередине него разгоралось пронзительное зелёное пламя. Оба наших непутёвых сталкера уставились на него, как загипнотизированные. Медальон всё раскручивался и раскручивался, потом раздался хлопок и во все стороны полетели зигзаги тоненьких зелёных молний. Лялька закрыла руками глаза, а когда открыла, то Миши уже не было. Глубоко из чрева горгульи раздался затихающий стон и пасть захлопнулась. Ляля осталась одна. Не отдавая отчёт своим действиям, она схватила погасший медальон и зачем-то прицепила его на цепочку, на шею, рядом с крестиком. Шорох наверху усилился и стал напоминать растревоженное осиное гнездо. В отчаянии она схватила догорающий факел и со всей силы кинула его вверх. Стая чёрных летучих мышей сорвалась с места и завернувшись спиралью вылетела в дымовую трубу. Совершенно ошалевшая от страха Ляля проводила их молчаливым взглядом и потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, то не сразу поняла, где находится. Огромный зал, обрамлённый бесчисленным количеством колонн, казался практически круглым. Никаких намёков на окна или двери, никакой мебели, только пламя, пылающее точно посередине. Колонны были огромные, плавно изгибающиеся к верху, и настолько тщательно отполированные кем-то или чем то, что казались зеркальными. В основании каждой был массивный набалдашник в форме человеческой головы. Ляля пошла по кругу, рассматривая лица. Здесь были горе, печаль, усталость, лень и ещё множество разных эмоций. Не было только одного – радости. Ни намёка на что-то светлое или обнадёживающее. А ещё глаза. У всех изваяний были одинаковые, абсолютно пустые глаза, совершенно не прописанные, с грубыми намётками зрачков. Ляля никак не могла понять, что же с ними не так, а потом её осенило – в них не было больше души. Она посмотрела вверх. Ей показалось, что она видит облака, а сквозь них пробивался слабый, едва различимый свет. Начала кружиться голова, Ляля перевела взгляд на ближайшую колонну и отпрянула. «Господи, что за чудовище? Да это же я!» Боевая готская раскраска потекла и превратила лицо в чёрно-белую маску. Она попыталась стереть грим, стало чуть получше, но теперь она напоминала себе изрядно перебравшую панду.

Наконец она подошла к огню. Пламя завораживало. «Что же всё же это за место? И почему тут огонь? Ведь здание совершенно заброшено.» На самом пределе слуха она уловила ответ – «Не бойся. Это зал принятия решений. Загляни в себя и поймёшь.» Она резко обернулась, в надежде поймать собеседника врасплох, но замелила лишь тень, промелькнувшую в зеркалах колонн. Как ни странно, эти слова подействовали как успокоительное, Ляля снова повернулась к огню и задала вопрос:
- Кто ты? И как тебя называть?
- Когда-то я был человеком. Когда-то давно. Настолько давно, что уже не очень уверен, а было ли это на самом деле. Зови меня Призрак.
- Призрак, зачем я здесь? И как мне отсюда выбраться?
- А ты уверена, что этого хочешь? Подумай, возможно ты хочешь чего-то другого?
Музыка интонаций его голоса обволакивала её мозг, реальность слегка плыла, Ляля абсолютно не была уверена, что хочет уйти, наоборот, тепло огня и невесть откуда взявшаяся музыка вызывали желание танцевать.
- Разве не от тягот обычного серого мира ты бежала сначала в бега, а потом в это тёмное готство? А дальше что? «Разбежавшись прыгну со скалы?»
- Нет. Ты прав, я хочу танцевать.
- Возьми меня за руку.
- Но как? Я же тебя не вижу.
- Закрой глаза.
Она закрыла глаза и почувствовала, как чья-то рука взяла её руку, потом другая легла на талию. Тяжесть сапог сменилась почти неосязаемыми объятиями туфелек, лёгкий ветерок шаловливо заглянул под юбку, вырвавшаяся на свободу грудь глубоко вздохнула... Сердце забилось в такт музыки, и они закружились в танце. Музыка становилась всё громче, мысли всё легче, темп – всё быстрей. Они кружились и кружились, и кружились и ей больше не требовалось глаз, чтобы разглядеть своего партнёра, она ощущала его на каком-то другом, неведомом доселе уровне. Уровне полного взаимопроникновения. Они полностью слились в одно непостижимое, восхитительное и не требующее никаких слов ничто. И только её бархатных смех иногда пробивался сквозь зеркала колонн, от чего пламя огня разгоралось всё ярче.

А где-то глубоко под землёй, всё ещё сжимая в ладони выгоревший амулет сидел Озул, его глаза смотрели в одну точку, на старенькую всеми забытую музыкальную шкатулку, в которой танцевала свой бесконечный танец балерина, под шорох текучей золы.