Сердце этого мира было абсолютно чёрным, судорожно пульсирующим синевой вскрытых вен, которые в свете ожерелья лун, приобретали зелёный оттенок. Со стороны это выглядело весьма впечатляюще: искрящаяся чернота, испещрённая зелёными переплетениями молний. Здесь почти никто не смотрел вверх, потому что смотреть было в общем-то не на что. Угольная чернота неба, перемежающаяся угольной же чернотой облаков. Да, были ценители, которые могли различать отдельные оттенки, но большинство – нет. Жизнь в этом мире концентрировалась не на зрении, а скорее на ощущениях. Откуда взялась эта всепоглощающая тьма? Так бывает, когда твой мир попадает в плен тени погасшей звезды. То, что раньше дарило жизнь, теперь отнимало. Выживали лишь сильнейшие. Не в плане физической силы, а в плане интуиции. Те, кто моги расслышать своё подсознание. Те, кто стоял на более высокой ступени эволюции, чем люди.
Она лежала за большим камнем на влажном песке и слушала эфир. Её огромные, обычно светящиеся изумрудным цветом глаза были полузакрыты. От чего, обычно бесцветная, пелена утреннего тумана, протекая мимо её головы, приобретала нежно-зелёный оттенок. Она лежала и впитывала. Её сердце синхронизировалось с сердцем мира, биение которого она ощущала каждой чешуйкой на своём животе. Она ждала. Ждала его! Единственного, ради которого готова была пожертвовать всем, возможно даже жизнью. С тех пор, как он промелькнул в её сознании лучиком ослепительно белого света Парма потеряла покой и с тех пор существовала на границе сна и яви, чтобы в следующий раз не упустить его. Она и раньше выходила на охоту, это было у неё в крови, но тогда всё было по-другому. А теперь… Она лежала и слушала эфир. Тело, прикованная к этому миру, таяло, а душа летела. Где-то далеко-далеко, где-то там, на воле.
Он не помнил, кто он такой, когда и где был рождён, не знал, куда и зачем летит, но был просто не в силах остановиться. Сколько себя помнил, его всегда манила неизвестность. И пьянило чувство полёта. Он не мог надолго задержаться ни в одном мире, потому что любой, поначалу загадочный и манящий, очень скоро становился для него тесен. И тогда он либо начинал выжигать себя, либо мир. Что уж говорить о женщинах… Что? Романтика? Не, не слыхал. Мимо ушей просвистело. Когда играл с белым карликом в догонялки. Или красным… Да как их там разобрать, на такой-то скорости. Но однажды что-то его слегка притормозило. И этого слегка вполне хватило, чтобы попасть в область притяжения коварного гиганта. Первый раз в своей жизни Сперей никуда не спешил, а просто медленно тонул, не понимая, что с ним происходит. А происходило явно что-то немыслимое, он внезапно почувствовал связь. В его висках стучало чужое сердце.
Парма наконец-то напала на след, не теряя драгоценного времени, она оттолкнулась во всю силу своей воли и прыгнула. Парсеки летели во все стороны из-под её лап, запах становился сильнее. Она поняла, что уже близка, когда внезапно всё звёзды внезапно погасли, Парма притормозила, и нырнула в себя. Она больше не слышала сердца тёмного мира, вместо него билось другое, незнакомое, сильное, резвое. Сперей закрыл глаза и почувствовал, что его буквально заливает чувство родного, тягуче-хорошего, того, чего ему всегда недоставало. А ещё он увидел глаза. Два изумительных ярко-зелёных глаза; они манили, околдовывали, пленяли… Он понял, что больше не в силах ждать и мысленно рванул навстречу. Стук то усиливался, то утихал, свет звёзд слился в одну непрерывную ленту.
Ярчайшая вспышка чуть было не пробудила жизнь в чреве погасшей звезды. Волна от неё прокатилась по всем известным мирам и затихла. Сердце тёмного мира стукнуло в последний раз и разорвалось, тьма развеялась. Мир потонул в крови, в свете ожерелья лун она приобретала ядовито-зелёный оттенок. Сперей продолжал медленно тонуть в чреве гигантской звезды, гигантской погасшей звезды, в его остекленевшие глаза отражали зелёное пламя.
…а где-то на другом конце галактики…
