Задание: Прозаическое произведение (до 10000 знаков с пробелами) с эпиграфом из заданного стихотворения
Задано стихотворение: «Молчание на заданную тему» (автор: Братислава)
Давай помолчим с тобой на другие темы... В разгар глухозимья февральский рассвет прозрачен. От края рассвета позёмка уносит темень, И в рамах, как в рамках, теснится поселок дачный. И то, что казалось нам раньше всего лишь хрупким, Теперь оказалось ветхим, почти ненужным. Ты помнишь, как в детстве боялись большого буку? Теперь мы пугаем друг друга женой и мужем. И, в тщетной попытке забыться, друг с другом ладим, Во всём совпадаем и падаем в сумрак зимний, Но то, что на сердце скопилось всего лишь за день - Острее, безумней, больнее, невыносимей! Опять мы молчим не о том! Мы вчера молчали На эти дурацкие темы и кофе пили, И снежные крылья метельных февральских чаек Стучали в стекло, а рассвет обернулся штилем - Нам робкое зимнее солнце глаза не режет, И лишь в полынье уготованной нам разлуки Безмолвствуют рыбы сомнений на темы те же, Которых теперь мы боимся не меньше буки.
Рори
Ты помнишь, как в детстве боялись большого буку? Братислава
"Каюсь. Я оплошала, взяв Владика в свою семью. Я не справляюсь."
Мария замешивала тесто для огромной воскресной пиццы с оливками и грустно размышляла:
"Хорошее, конечно, дело – признать ошибку. Но что мне теперь делать? Я больше не могу это терпеть!"
Мария была вся – энергия, деятельность. Водопад чувств. Ярко-рыжие кудри, большое мягкое тело; из тех женщин, что останавливают табун движением бровей.
"Ясно, что через принципы я всё равно не переступлю: ребёнок, вырванный из лап системы, назад не вернётся… Но на повестке дня остаётся вопрос: не свихнусь ли при этом я?”
А ведь ребёнок не буйствует, не кидается с ножом на братьев и сестер... Не ворует, не курит, не врёт. Но уж лучше бы, наверное, он выражал боль утраты кровной семьи привычным способом – справляться со сложным подростковым поведением Мария умела. А вот что делать с этим?
Мария тяжело затопала по ступенькам – в последнее время ей было сложно подниматься в мансардные комнаты, где жили мальчишки, – от переживаний она всегда много ела и моментально поправлялась. Но и снизу кричать – не вариант: надо разузнать, чем они там все заняты.
– Серёжа, Витя, Костя, ужинать! – крикнула она.
– Идём, мам! – мальчишки гурьбой выскочили на лесницу, Мария быстро глянула в комнату: всё ли в порядке? Стены стоят, потолок не рухнул – и ладно!
– Владик! – постучала она в дверь маленькой комнаты, – иди есть! Я пиццу приготовила.
– Мы сейчас придём, – отозвался Владик.
Опять это ужасное "мы!" Мария скривилась: как же всё это достало!
Владик распахнул дверь и начал осторожно спускаться по крутой лестнице, вытянув руку, словно кого-то поддерживал. Мария смотрела на это почти с отчаянием.
Подросток-тульповод. С таким Мария столкнулась впервые – до недавних пор она и слова-то такого не слышала. За столом Владик сел так, чтобы рядом с ним оказалась пустая табуретка. Дети с шумом хватали из буфета посуду.
– Владик, тебе сколько тарелок — одну или две? – спросила четырнадцатилетняя Яна.
– Нам две, – ответил Владик.
Яна вопросительно уставилась на Марию: "Что скажешь? Дать ему две тарелки?"
Мария секунду поразмышляла, потом кивнула.
"Дети легко принимают всё как есть. Хоть бы только на остальных этот психоз не перекинулся. Пронеси, Господи!" – взмолилась Мария.
На её попечении нынче было семь душ. Или восемь, если считать тульпу. "Тьфу, пропасть! Я, кажется, сама заразилась этой гадостью – считаю фантом отдельной личностью!"
...Сложные, изъятые из деструктивных семей дети, – все они моментально становились для Марии любимыми и родными. Но Владик...
Владик ел пиццу и, не обращая внимания на болтовню остальных ребят, увлеченно общался с невидимым другом: бормотал что-то непонятное, смеялся, кивал. Резал пиццу – себе и тульпе.
– Влад, как сегодня твой Бука? – спросил Костя, тощий десятилетний малец.
– Спроси у него сам.
– Эй, как там тебя? Ты здесь?
– Его зовут Рори! Обращайся к нему повежливей! – рявкнул Владик. Это должно было бы прозвучать грозно, но мальчишечий голос в середине фразы сорвался с баса на фальцет – вышло смешно и жалко.
– Не буду спрашивать! Я его боюсь!
Мария видела, что Костик не просто дурачится: глаза у него были напряжённые, тревожные.
“Не потому ли он снова стал кричать по ночам? Боится тульпу? Что же мне делать-то?!”
Девочки – сто раз ведь Мария просила их не смеяться над новичком! – не выдержали и захихикали. Но было видно, что они тоже опасаются занимать место рядом с пустым сиденьем.
“Да уж, кажется, у нас дома завёлся самый настоящий бука. Ещё немного – и я начну спать со включённым ночником”.
...Когда Мария поняла, что приняла в семью не только Владика, но и живущее в его мозгу фантастическое существо – побежала бегом к психиатру. Психиатр Стас был молод, моложе Марии лет на десять, но вызывал у неё полное доверие. Он непременно во всём разберётся и поможет!
...Мария знала, что Владик выжил благодаря своей тульпе: отчим запер его в холодном темном сарае на месяц, пока мать лежала в больнице с перитонитом. Почти не кормил. Всё это страшное время мальчика – по его словам – поддерживал гном Рори, невысокое существо с длинной бородой, острыми ушами и светящимися серыми глазами. Владик вел себя так, будто Рори реально существует: разговаривал, угощал, водил за руку, укладывал спать рядом с собой. Приехав в дом Марии, сразу попросил для друга отдельную подушку: "Рори не любит, когда я во сне толкаюсь".
– Скажи мне, Стас, это вообще лечится? – спросила Мария врача после осмотра, – у него шизофрения, да?
– Да почему сразу шизофрения? Это обычная тульпа. Это сейчас модно…
– Что ещё за тульпа?!
– Это что-то типа Карлсона – друг, созданный воображением и обладающий отдельным сознанием. Для своего создателя, тульповода, он, хоть и бестелесен, но абсолютно реален.
– Стас, я не понимаю всего этого. У меня вообще с фантазией не очень... Я с детства терпеть не могу сказку про Карлсона. Мне бы для Владика таблеточек каких-то.
– Брось. Само рассосётся. Если совсем достанет – заведи ему собаку. Говорят, иногда неплохо помогает.
– Ну да, ну да, мне только в моём таборе собаки не хватало. Я ж их боюсь до полусмерти!
Само не рассасывалось.
Мария – к своему стыду и ужасу – поняла, что абсолютно не выносит этого ребёнка. Всех любит до одури, а тут – стена: даже по плечу похлопать противно, хотя мальчик внешне вполне симпатичный – курносый, зеленоглазый.
Физическое неприятие ребёнка проявилось у Марии впервые в жизни. Она была очень опытной приёмной матерью – бывало, что в её большом ухоженном доме одновременно проживали по десять детей. Многие подопечные вылетели из гнезда; подрастали уже и внуки, хотя Мария по нынешним меркам могла считать себя совсем молодой – всего-то сорок два.
И всё-таки она пыталась что-то сделать: сдаваться – не в её правилах!
Если это не шизофрения – надо бороться. Пусть Владик хоть чуть-чуть меньше общается со своим Рори. А потом Мария точно что-то сможет сделать и с собой – привыкнет, притрётся. Примет... Не может такого быть, чтоб не получилось.
В начале августе она решила, что пора дать тульпе решительный бой. Вызвала Владика по телефону на улицу, в беседку. Тот пришёл, естественно, не один: правая рука сжимала руку воображаемого друга.
И Мария – ооооо! – вдруг тоже явственно узрела перед собой лохматое остроухое существо... А, нет: просто на секунду задремала от жары. Господи, привидится же такое!
Тот посмотрел настороженно, сел на краешек скамьи, похлопал рукой по доске – мол, садись рядом, Рори…
– Сынуля... – начала Мария заготовленную речь.
Владик чуть дёрнулся – у него где-то существовала кровная мать, лишённая родительских прав, но от того не менее любимая.
Марии и самой такое обращение давалось через силу.
– Владь, – она собралась с мыслями и начала продвигать свой план, – а ты не хочешь, чтобы у твоего Рори было своё собственное тело?
– Нуууу… А как?
– Смотри, сейчас он живёт лишь в твоей голове, а мы попробуем его сделать настоящим. Например, купим тебе щенка или котёнка и поселим твоего гномика в его тело. А?
Владик задумался. Глянул вправо, очевидно, проверяя реакцию тульпы.
– Что ты скажешь, Рори?
Мария напряжённо ждала: ну же, ну! Соглашайся!
Наконец Владик ответил:
– Рори говорит: нет! Ему хорошо и так.
– Да что ж такое?! – сорвалась Мария, – сколько можно надо мной издеваться!!!
Владик подскочил от её визга, закрыл лицо руками, рванулся куда-то вбок – прямо через клумбу с махровыми петуниями. Мария с отчаянием увидела, как ребёнок бежит к открытой калитке, выходящей в поле.
– Стой! Владик, подожди! – крикнула она. Тот даже не обернулся – выскочил за пределы участка и помчался дальше. На руках он, казалось, тащил что-то тяжёлое. Мария тяжело вскочила и кинулась следом, да куда там... Пока доковыляла до калитки – мальчика уже с головой скрыли двухметровые подсолнухи, которые выращивал на корм скоту сосед-фермер.
...Владика искали всей большой семьёй. Прочёсывали монастырский парк, спрашивали соседей. К вечеру Мария собралась звонить в полицию… И тут он явился сам. Да не один. На этот раз мальчик сгибался от реального груза: на руках его безжизненно висел окровавленный заяц.
– Мама! – крикнул Владик, и Мария дернулась, невольно оглянулась: кого это он назвал мамой?
– Господи, чем помочь? – Мария забрала у мальчика полубезжизненную животину и поспешила на веранду. Быстро достала из старого комода какие-то простыни, кинула их на пол, уложила страдальца. Рысью сбегала в ванную за перекисью и бинтами.
Заяц слабо подергивался. Владик плакал у Марии за спиной, пока она ловко бинтовала культю.
– Сейчас я вызову ветеринара, не плачь, сыночек! – сказала Мария ласково, впервые обнимая Владика. Тот не отстранился – сам потянулся к ней, зарылся мокрым носом в пышные рыжие волосы.
...Ветеринарная клиника была рядом: через полчаса зверя забрали на операцию. Пообещали: пациент обязательно выживет.
Мария на радостях заказала на Озоне просторную клетку и отослала свою веселую семейку в парк – заготавливать траву для нового жильца. Несколько дней ребята говорили только об этом происшествии, ждали выписки ушастого. Гадали: будет ли он ручным? Станет ли брать из рук морковку? Сможет ли прыгать на трех лапах?
За всеми этими заботами Мария совершенно забыла, что Владик чем-то отличается от остальных её детей. А когда вспомнила – присмотрелась повнимательнее и обнаружила, что проклятущей тульпы вроде бы больше нет: Владик общается, как обычный ребёнок.
...Дня через три, отчаянно боясь всё испортить, она осторожно спросила:
– Слушай, сын, а где же Рори?
– А он сейчас в клинике... Он услышал, как ты просишь его стать видимым для нас, и теперь он – наш заяц...  
Очень понравился рассказ. Идея, вроде бы, простая, но свежая и человечная. Приемная мать, которая, преодолевая возникшее отторжение, протягивает руку травмированному ребенку. И ребенок, запуганный и недоверчивый, замкнутый на своем собственном мирке (в рассказе это образ невидимого друга), но сумевший в конце концов за эту руку ухватиться и принять помощь. Как результат - возникшие между ними теплота и взаимопонимание. Главный месседж текста: любовь и терпение способны преодолеть любые преграды.
Татьяна, благодарю Вас! Да, изначально я взяла себе фразу про "безумней, невыносимей", но не вынесла и решила, что пусть всё будет хорошо... А Марию я с натуры описывала, даже имя не изменила...
И правда - такое бывает с детьми. Мамы пугаются. Но "невидимки" со со временем исчезают, и мамы успокаиваются. Хорошо переданы чувства матери, достоверно.
И ведь это правда. Все эти ощущения.
Очень понравился рассказ. Идея, вроде бы, простая, но свежая и человечная. Приемная мать, которая, преодолевая возникшее отторжение, протягивает руку травмированному ребенку. И ребенок, запуганный и недоверчивый, замкнутый на своем собственном мирке (в рассказе это образ невидимого друга), но сумевший в конце концов за эту руку ухватиться и принять помощь. Как результат - возникшие между ними теплота и взаимопонимание. Главный месседж текста: любовь и терпение способны преодолеть любые преграды.
Хорошо переданы чувства матери, достоверно.