Всё началось с фотографии. Хотя, нет, не так всё случилось. То дождливое утро Семёна Андреича должно было по обыкновению начаться с кружки ледяного, ломящего зубы пива. Но утроба холодильника оказалась безнадёжно пуста.
Струи дождя били в железный заоконный подоконник, а Семёну казалось, что это струя пива в погребке «Три кита» бьёт в дно ещё пустой кружки, и иллюзия была такой полной, что Семён ощутил любимый горьковатый запах и полез было в карман за мелочью.

— Ах, чёрт, и привидится же на трезвую голову, — одёрнул он себя. — Но уж если идти за пивом, то как раз в погребок. Ради магазинного мокнуть — себя не уважать…
Конечно, можно было взять зонт и не мокнуть, но ведь в двух руках принести пива можно в два раза больше, чем в одной, а Семён не любил пустопорожних хождений — будучи писателем, он ценил своё время. Его книга должна была вот-вот выхлестнуться из матери-души и начать обретать буквенную форму.

— Все крупные издательства ждут, — улыбался временами писатель своему отражению в зеркале, — когда это случится. Их шпионы караулят за дверью, подглядывают в замочную скважину, подслушивают, сидя у вытяжной вентиляции. Они пытаются спрашивать мою кошку, но много ли кошка смыслит в высоких материях, хоть и ворует периодически моё пиво?

На улице дождь оказался куда мокрее, чем виделся из окна, и стоя на светофоре Семён полностью промок.
— Когда же наконец загорится зелёный, — возмутился он, обдумывая, сколько всего полезного мог бы совершить за время ожидания, и вдруг заметил, что нужное светофорное окошко полностью закрывает фотография. На писателя смотрело его собственное лицо — мудрое, с проницательными глазами и белозубой улыбкой. Вокруг светофора откуда-то появились люди — одни смотрели на фотографию с обожанием, другие пытались пририсовать усы и тощую бородку. Дождь смывал их художества, и они, хохоча, начинали рисовать снова.

— Что вы делаете? Прекратите это немедленно — Семён бросился через дорогу, не глядя на предупреждающий об опасности сигнал и вдруг услышал, как ему показалось, звуки архангельских труб. «Даже Небеса осознают мой гений», успел он подумать, протягивая руки к своей фотографии.

— Я ему сигналил, но он словно оглох и ослеп. — Чей-то взволнованный голос проник в сознание Семёна. — Он бежал через дорогу и кричал, кричал, кричал... Господи, Степаныч, неужели всё так плохо? Если придётся вызывать полицию, то мой день совсем пропал. А у меня столько дел, столько дел... Я — писатель, и появление моего романа многие ждут с нетерпением. Спешу в издательство, понимаешь? Посмотри, друг, как он?
Семён приоткрыл глаза и узнал склонившегося над ним продавца из "Трёх китов" и самого себя, солидного, мудрого, красивого мужчину средних лет.
— Вот так и сходят с ума... — подумал он и опять провалился в беспамятство.

Очнулся Семён у себя дома, лёжа на кровати. Страшно болела голова, и он по привычке побрёл к холодильнику, забыв, что так и не купил себе пива по некоторым очень серьёзным причинам. На удивление, холодильник был полон, и потоки ледяной ароматной влаги устремились в тело, проясняя сознание.
За окном шёл дождь, и писатель радовался своей предусмотрительности - тащиться в такую погоду на улицу было бы некстати, а без ледяного утреннего пива он не представлял себе начало плодотворного дня.
На подоконнике лежала новая книга, и Семёну показалось, что с обложки глядит его собственное лицо.
— Что за дьявол тут шалит? — пронеслась безумная мысль, — У меня, наверное, галлюцинации, и только холодный душ приведёт меня в порядок.

Ледяные струи взбодрили Семёна, отвлекли его внимание, и он не заметил, как в зеркале, отображавшем ранее девственную пустоту ванной комнаты, появилось его собственное отражение. День зеркального Андреича, начинающего, но уже очень востребованного писателя, был насыщен — издатели наперебой хвалили роман, дивились замыслу и тонкому пониманию людей, мечтающих подняться со дна жизни до самых высот славы...