Генечка и ее смех существовали каждый своей отдельной жизнью. У них даже был негласный пакт о ненападении, который смехотворец неоднократно нарушал. Нельзя сказать, что Генечку это как-то раздражало. Скорее, приступы смеха каждый раз удивляли женщину.

В детстве Геню кто только не пытался рассмешить, но тщетно. Малышка молча смотрела на сюсюкавших и строивших рожи родственников, плотно сжав побелевшие губы.
И тут, однажды, прорвало. В каждой детской компании есть кто-то противный-препротивный, он постоянно задирает всех, отбирает игрушки, дерется. В их компании таким ребенком была Нелька. Генечка только вынесла на всеобщее одобрение новую ослепительную куклу, подаренную на пятый день рождения, как Нелька выхватила игрушку и, отскочив на пару шагов, со смехом стала выворачивать ей руки. Как такую экзекуцию смогла вынести детская душа, лучше никому не проверять.
Только вдруг на окрестности обвалился душераздирающий смех. Генечкин смех, живущий внутри нее где-то очень глубоко. Ступор охватил всех, в том числе, и Генечку. Вместо лица у нее была белая маска, напоминающая кукольный пластик. Страшный хохот вырвался на свободу. Через мгновение во дворе оставались только Геня и ее кукла.

С тех пор сверстники не то чтобы побаивались Генечку, но сторонились при появлении. Еще пару раз смех скрашивал детство девочки. Она уже научилась пользоваться им. В юности смех буквально спас ей жизнь. Темным осенним вечером в темном подъезде перед Геней материализовался то ли грабитель, то ли маньяк. Выяснить, что хотел любитель ночных вылазок, девушка не успела. Смех обрушился на нахала почище электрошокера. Ему оставалось только спасаться бегством.
Во взрослой жизни смех потерял дикие нотки, и уже не казался никому страшным. Незнакомые люди и соседи, услышав прирученный хохот, с улыбкой комментировали: "Счастливая!"

* * *

Стены этого врачебного кабинета звуками смеха избалованы не были. Сидевшие вдоль стены отрешенные пациенты напоминали подсудимых в ожидании приговора. Вердикт не отличался разнообразием: жизнь - смерть. Иногда между ними проскакивало чудо, правда, редко.

Онколог обыденно огласил Генечке ее диагноз: махровым цветом разрастающийся рак. Лекарь, правда, говорил на своем, докторском птичьем языке, но смысл мгновенно дошел и до Гени, и до ее смеха. Хохот заполнил небольшое пространство кабинета и вырвался в коридор. Ожидающие приговора подняли головы. Со вздохом прошелестело: "Счастливая!"
Это слово тянулось шлейфом за Генечкой несколько дней. Столько она не смеялась никогда. Однажды Геня, после очередного сеанса хохота, когда по инерции захотела купить себе новенькую тряпочку и поняла, что никакие наряды ей уже не пригодятся, закашлялась. Приложив носовой платочек к губам, увидела красные пятна.

Геня оторопела. Она убивает свой смех! Нужно что-то делать, нужно спасать его, как он ни единожды спасал ее! Единственный выход - жить. С этого дня Генечка отдавала все силы на спасение своего смеха. Она проходила адские манипуляции, связанные с лечением болезни, а после них бежала в церковь и долго-долго просила небеса. Она занялась физкультурой, насколько смогла. В минуты облегчения сидела в детской онкологической палате и читала сказки.

Весной Геня снова зашла в кабинет онколога, чтобы в очередной раз услышать приговор. "Евгения Игнатьевна! Я рад сообщить вам, что болезнь отступила. Теперь некоторое время будем проводить профилактическую терапию..." Дальше Генечка ничего не слышала. Она почувствовала, что изнутри пробивается чистый, радостный, здоровый смех. Ее смех.
"Господи! Какая же я счастливая!"